Двойное счастье для Сластены - стр. 22
– Сиськи… зачетные, епрст – комментирует он хрипло, сжимая и выкручивая камушки моментально затвердевших в его пальцах сосков, – маленькие, но круглые. И упругие! Такие, как мне нравятся!
И тут внезапно активируется мой мозг! Ему нравится! Еще бы! Податливое молодое почти девственное тело! А мне?! Нравится ли все это мне? Мне это вообще нужно? И если мозг мой пытается изо всех сил бунтовать взывая к разуму и здравому смыслу, то тело… тело предает! Телу по кайфу ровно все, что происходит с ним в этих могучих сильных руках! А еще этому предателю-телу не хватает другой пары рук! С пальцами, забитыми татухами под завязку! Совсем я развратница с ними стала! С одним-то мужиком стыдно спать до свадьбы, так мама всегда говорила. Эх, видела бы она меня сейчас, с одним переходящую грань и в этот момент думающую о другом.
Но, хорошо, что некая стоп-кнопка все же в моей многострадальной башке осталась.
– Стойте! – выкрикиваю отчаянно, когда его пальцы расстегивают болты моих джинсов.
Без резинки не дамся! Вот так! Больше никакой экстренной контрацепции пить не буду, а ок начала принимать недавно. Так что без презерватива есть риск! Только вот как сказать об этом Громову?!
– Ну чего ты испугалась, Сластен? – уговаривает меня коварный Громов, – больно сделали в тот раз? Так ты целочкой была, а мы вдвоем… двойная нагрузка на твои стеночки вышла. Ну ты уж извини, тут сама виновата. Такие вещи взрослым дядям говорить надо…
Этим взрослым дядям мозги включать надо, когда полезли ко мне без презервативов. Тоже верхний этаж порой включать не мешало. Не все же нижней головой думать!
– Так вот, Сластен, там все поджило! Я не сильно, малышка, я осторожно! – стягивает с меня джинсы. Я остаюсь лишь в белых хлопковых трусиках.
– Нет! – отчаянно кричу, заливаясь краской. Трусики полупрозрачные и я немедленно закрываю чистый треугольничек ладонями.
Глава 11
Громов смотрит на мои руки, прикрывающие белый полупрозрачный тонкий хлопок, а вернее на то, что проглядывает сквозь него, и у него такой голодный взгляд, будто сейчас набросится на меня и возьмет силой. Бугор под его брюками такой внушительный, словно сейчас продерет ткань брюк. А руки… Руки не дремлют! Ласкают, ощупывают, оглаживают. Не украдкой, нет, а по собственнически. Именно разрешая чувствовать ласку, разрешая дарить наслаждение моему изголодавшемуся телу.
А потом все происходит резко, на контрасте с той теплой медовой тягучестью, что ввела меня в безопасное обманчивое заблуждение.
Меня переворачивают спиной к себе, и животом кладут на прохладную поверхность ректорового стола. Трусики, как символ последнего оплота, безбожно натягиваются на могучие мужские пальцы и рвутся в клочья, как лопнувший воздушный шарик. Мне холодно, и стыдно, и хорошо одновременно.