Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии - стр. 48

Родство слов чертить, черта с чарами, чудом признается исследователями, что не удивительно – в мифопоэтическом пространстве границы наделены особым статусом и особыми качествами. Старославянское чаръ «колдовство» восходит к праславянскому *čarъ и родственно авест. čârâ «средство». По разысканиям В.В. Виноградова черт, родственное и чарам, и чертам, в «разговорном стиле» русской литературы вплоть до XVIII века обозначало «мастер, знаток, мастак на что-нибудь». В качестве примеров В.В. Виноградов приводил строки «я на правду черт» из произведений Г.Р. Державина и П.С. Вяземского, «я черт на нравственность» из А. Шаховского и др[230]. Перс. čâr, čârâ «средство», с которыми связывают происхождение слова чертог, имели значение «средство, помощь, хитрость»[231]. Не случайно, в древнерусском языке чертог – это, в первую очередь, брачный покой, а брак выступает моментом сакрального времени.

В древнейшем слое значений пространственные характеристики неотделимы от представлений об истине и красоте. Пространство в древнем сознании, структурированное в дихотомических категориях центра – периферии, верха – низа, правого – левого, связано значениями с этическими и эстетическими категориями: правда – ложь, благо – зло, красота – безобразие. «Прямое в истории понятий нравственности противопоставлено искривленному, прямое отождествляется со справедливостью и достоинством, кривое с обманом и ложью. Такая картина была уже в индоевропейском языке», – писал Э. Бенвенист[232]. И в языке Средневековой Руси слова с корнем – прав- имели значение «прямой», «ровный»[233]. По М.М. Маковскому, слова, имеющие значение верха, высоты включены в концепты веры, истины: «понятие “стоять, вздыматься вверх” нередко приобретало значение “настоящий, истинный”», что сохранилось в русском на – стоящий[234].

Слова, означающие украшение (узоры), сияние, блеск связаны в пространственном отношении с проведением черт и границ, со значениями «верха», «высоты», в этическом отношении с понятиями добра и блага, в основе этого значения «жертва», «жрец», «приношение дара»[235]. Подобные семасиологические связи обнаруживаются во многих языках и.е. семьи.

В этимологии домов, храмов, дворцов лингвисты обнаруживают «следы» жертвоприношений[236]. Известные историкам и этнографам обычаи жертвоприношения при строительстве (городов, храмов, дворцов)[237], в том числе и ритуалы закладки здания или заложения первого камня, можно считать рудиментами сакрального статуса строения, свойственного глубокой древности. Отношение к строительству, как к таинству, к магическому акту лежит в основе представлений о сверхъестественной силе и особой миссии строителей от архитекторов-жрецов – египетского Имхотепа, шумерских энси