Двое в Барселоне - стр. 24
Актеры уже собрались в репетиционной; Аля едва не опоздала. Все на их курсе знали, что хитрованцы настороженно относятся к нынешним карталовским студентам, без пяти минут выпускникам. В этом не было ничего удивительного: вся труппа состояла из прошлого выпуска Павла Матвеевича в ГИТИСе, и молодые актеры хорошо представляли, какой недолгой может быть с его помощью дорога от безвестных выпускников театрального вуза до обласканных вниманием прессы новых звезд. А недавний триумф хитрованцев на престижном театральном фестивале в Авиньоне только подтвердил это.
Конечно, как им было не относиться с настороженностью к новым выпускникам – потенциальным конкурентам!
Все это Аля знала и поэтому не слишком обольщалась радостными приветствиями, которыми ее встретили хитрованцы. Едва ли кто-нибудь действительно был ей здесь рад…
Карталов вошел через две минуты после нее. Она почувствовала, как привычно вздрогнуло сердце, когда он показался в дверях, прошел, прихрамывая, на свое место во главе длинного стола.
Наверное, мало у какой счастливой возлюбленной так вздрагивало сердце при виде любимого, как у нее при виде этого удивительного человека, одно появление которого обещало праздник!
Наполненность жизнью, которую она почувствовала в нем с первого дня, которая сразу поразила ее в немолодом, усталом и вместе с тем совершенно юном человеке, никуда не исчезла и теперь. И теперь ей, словно впервые, показалось, что горячая волна покатилась от него по комнате, подхватив и ее, Алю.
– Итак, «Сонечка и Казанова», – сказал Карталов. – По цветаевской «Повести о Сонечке», по ее пьесам, эссе, дневникам и письмам. Моя композиция, как вы догадываетесь.
К Алиному удивлению, он не стал ничего рассказывать о пьесе – просто начал читать. А в ГИТИСе Карталов всегда начинал с рассказа – о пьесе, или об авторе, или о том, каким видит спектакль, или обо всем этом вместе. Здесь все было иначе, и Аля слегка растерялась…
Голос у него был глуховатый, но наполненный таким множеством интонаций, что, пожалуй, он мог бы и не говорить, кому из героев принадлежат реплики: это и так было понятно.
Это была пьеса о любви – конечно, о любви, несомненно! Аля одного не могла понять: почему же пьеса о любви вызывает у нее такую растерянность? Она словно в бездну какую-то заглядывала, вслушиваясь в карталовский голос, произносящий слова Марины, ее подруги Сонечки, Казановы, влюбленной в него девочки Франциски, – и ей становилось страшно.
«Зачем он меня позвал? – мелькнуло у нее в голове, пока он переворачивал страницу. – Я ничего не понимаю, это слишком сложно для меня! Кого же я могу здесь играть?»