Двенадцатый год - стр. 51
Девочка молчит, не смеет сказать правду, а неправду еще никогда не говорила.
– Верно с Сашей Грибоедовым опять не поладили? Или с Сашей Пушкиным?.. Преострый мальчик!
Девочка обхватила руками шею отца и ласково шептала:
– Ничего, папочка… это так… немножко…
– Да как же так? И немножко не надо плакать этим глазкам.
– Ничего, ничего, папуля.
В это время подскочила к ним Соня Вейкард, такая веселая, оживленная.
– Ну, Сашу Пушкина совсем арестовали, – щебетала она. – Его няня рассердилась на него и насильно увела.
– Да что он, обидел кого-нибудь? – спросил Сперанский.
– Да, он всех обидел.
Сперанский невольно засмеялся при этом наивном ответе девочки.
– О, это на него похоже… Так всех обидел?
– Всех… А его обидел Саша Грибоедов.
– Так он и Лизуту обидел?
– И Лизуту.
– Как же? Чем?
Девочка замялась и поглядела на Лизу. Обе вспыхнули.
– Ну, чем же? А? Говори, моя козочка.
– Стихами обидел, – решилась наконец сказать Соня.
– Какими стихами?
– Об Лизе.
– Вот как! Стихами о моей Лизе? Что ж это за стихи?
Девочка опять замялась. Ее выручила сама Лиза, которая наконец решилась все сказать.
– Он говорит, папа, что ты любимец царский, а у меня облик семинарский.
По лицу Сперанского пробежала тень. Он понял, что устами мальчика, устами резвого ребенка говорит весь Петербург, его завистливая, ничему не учившаяся, ничего, кроме французского языка, не знающая и ни на что, кроме интриг, неспособная аристократия. Он вновь убеждался, что против него ведется тайная война, роются подкопы под каждый его смелый шаг, чернится каждое его лучшее дело… В нем заговорила гордость борца, чувствующего свою мощь среди пигмеев и бездарностей…
– Что ж, милая, в этом нет для меня и для тебя ничего обидного, что я был семинаристом… Я горжусь своим семинарским происхождением…
– А Ломоносов, великий Ломоносов был крестьянин, простой рыбак, – прибавил очнувшийся Державин. – А твой папа советник и любимец государя императора… Сам Пушкин, может быть, так и умрет каким-нибудь прапорщиком или корнетом, а то и копиистом безграмотным, а Лиза Сперанская, бог даст, по милости великодушного монарха, скоро будет графиней Сперанской, а то и княжной… И это не за горами… И Лизу будет знать вся Россия, а Пушкина – никто.
– Я, дедушка, – заторопилась Соня, подбегая к Державину, – еще хуже обидела Пушкина.
– Чем же, моя птичка?
– Да я ему, дедушка, сказала, что у него папа был негр…
– Ай да молодец, девочка! Люблю за находчивость… А ты б сказала ему, что его предок был куплен за бутылку рома.
Девочки так и покатились со смеху при этих словах.