Двенадцать несогласных - стр. 27
Марину нещадно клонило в сон, она слишком рано встала, съела слишком большой кусок пирога с мясом и выпила рюмку водки, боясь обидеть отказом гостеприимного Виссариона. Прежде чем выпить, Виссарион пробормотал что-то про Большого Бога, который смотрит на нас с небес и все наперед о нас знает… Марина думала, что Виссарион молится.
Они поехали в Беслан, в школу. Школа стояла разрушенная и посреди разрушенного спортивного зала лежала совершенно свежая гора цветов и стояли во множестве бутылки с водой, которой так не хватало захваченным в заложники детям. Запах пожара так и не выветрился, хотя со времени теракта прошло несколько месяцев. Марина бродила по школе. Виссарион показывал ей класс, где боевики расстреливали заложников. Показывал актовый зал с тайником в полу, где боевики хранили оружие. Показывал, где именно в спортивном зале развешаны были бомбы. Показывал, где стояла террористка, убитая взрывом. На этом месте оставалось черное, въевшееся в бетонный пол кровяное пятно.
А Саша куда-то запропастился. Марина нашла его уже выйдя из школы и направившись к машине. Он сидел на пустыре на корточках. Тело его содрогалось то ли от сухих рыданий, то ли от икоты. Марина не знала, как это место на пустыре связано с Сашиной погибшей дочерью. Но она положила руку Саше на плечо, а он погладил землю у себя под ногами, встал и пошел заводить машину.
Они встречались с людьми. У осетин, когда в доме кто-нибудь умирает, любимые вещи и фотографию покойного кладут на его кровать. Нужно подойти к кровати, склониться над ней и положить ненадолго руки на одеяло – так выражают соболезнование. И в первом же доме, куда Саша с Виссарионом привезли ее, Марину подвели к кровати, на которой стояли фотографии женщины и четверых детей, лежали кружевная блузка, две куклы, футбольный мяч и заводной паровозик. Возле этой кровати отец четверых погибших детей молчал, а потом повел Марину, Виссариона и Сашу на кухню, налил им водки и сказал про Большого Бога, что тот добр и справедлив. И посмотрел на Марину. Марина пыталась добавить к тосту про Большого Бога слова соболезнования о погибших детях, но Виссарион остановил ее.
– Подожди, у нас двадцать восемь обязательных тостов. Первый за Большого Бога. Второй – за святого Георгия. За усопших – четвертый тост.
В тот день они так и не дошли ни с кем до четвертого тоста. Они ездили из дома в дом. Один человек рассказывал им, как во время штурма нашел среди погибших детей в школе своего сына, вынес тело мальчика на улицу, положил на траву, и тут в кармане раздался звонок сотового телефона: звонила жена сообщить, что сын их жив и здоров.