Две жизни. Том I. Части I-II - стр. 177

– Ради Аллаха, лежите спокойно и не разговаривайте, – сказал мне турок. – От моего несчастного удара у вас поднялся жар, начались бред и тошнота, и вас перенесли сюда. Здесь же лежит и сын мой, у которого началась гангрена ноги. Три дня Иллофиллион не отходил от вас обоих. Часа три назад он сказал, что вы оба вне опасности, и оставил меня подежурить возле вас. Не пытайтесь встать. Вы привязаны ремнями к койке, потому что вам нельзя двигаться. Иллофиллион приказал мне, если вы проснётесь раньше его возвращения, ослабить ремни, но не позволять вам вставать.

Лёвушка, простите ли вы мне когда-нибудь мою ужасную ошибку? Не в первый раз в жизни я дохожу до полной потери контроля над самим собой. И каждый раз причиной моего бешенства является любовь. Когда капитан хотел посадить меня в карцер за драку на пароходе, я пытался ему объяснить, что любовь к сыну свела меня с ума, и он иронически спросил: «Кому нужна такая любовь, которая несёт всюду скандалы и несчастья, вместо радости и красоты жизни?» Я всё понимаю. Понимаю сейчас и ужас такого положения, когда сын, мною обожаемый, боится меня, скрывает даже боль свою – значит, он не видит друга во мне…

– Напрасно, отец, ты так думаешь, – раздался внезапно голос с соседней койки. – Я по глупости скрывал от всех свою рану, думая, что всё быстро пройдёт. Зная, как ты ценишь способность к самообладанию, я хотел просто оберечь тебя от лишнего разочарования в самом себе, потому что хорошо знаю, как сводит тебя с ума всякая тревога за любимых. Именно моё желание быть тебе другом, а не только сыном, заставило меня скрывать от тебя свою рану. Я много раз убеждался, что мои попытки подойти к тебе ближе раздражают тебя, отец. И хотя я сам никогда не теряю самообладания и не повышаю голоса – я не могу доказать тебе свою любовь так, чтобы не раздражать тебя. Только одна мать умеет говорить с тобой в любые моменты жизни…

Молодой турок замолчал, и на лице его, которое мне теперь было хорошо видно, появилось мечтательное выражение, а в глазах блеснули слёзы. Очевидно, образ матери, перед которой он благоговел, унёс его мысль куда-то далеко в воспоминания.

Я представил себе, каково было этой женщине прожить свою жизнь рядом с такой пороховой бочкой, какой был её муж. Я невольно сравнил свою манеру поведения с его характером и понял, глядя со стороны, как тяжелы в простой обиходной жизни такие невыдержанные, невоспитанные люди.

Я стал «Лёвушкой – лови ворон», мысль моя улетела в неведомые дали. Я представил себе никому не известную женщину, сумевшую – среди ежедневного хаоса и бурь страстей – воспитать сына таким выдержанным, каким был молодой Ибрагим. «Кто она, его мать?» – подумалось мне.