Две жизни комэска Семенова - стр. 47
Нарочный был тот же, что в прошлый раз – рядовой штабного взвода Юрьев. Из городских, с цепкими умными глазами на узком лице. Комэск поискал в его руках пакет и не нашёл. «Мелочь какая-нибудь, – предположил он. – Раз письменного приказа не прислали».
– Товарищ командир эскадрона, – по-штабному отработанно: одновременно сдержанно и немного залихватски, отдал честь Юрьев.
– Вас вызывают в штаб. Приказано как можно скорей.
Семенов неспешно козырнул в ответ, в задумчивости поправил шашку. Не угадал. Хоть и на словах, а не мелочь. В штаб за всё время, что воевал, Семенова вызывали дважды: когда назначили командовать «Беспощадным» и перед ставропольским наступлением.
Он нашёл глазами Лукина, стоявшего у распахнутой входной двери:
– Седлай. Умоюсь пока.
– Там мясо осталось, – выходя, ординарец кивнул в сторону стола. – В чугунке, под тулупом.
Семенов завтракать не стал. Не запихиваться же наскоро при нарочном, а за стол не сядешь: приказано как можно скорей и это будет жест недисциплинированности, а может, даже и пренебрежения! Шагнул обратно, взял с сундука потертую кожанку – на скаку ветерок усиливается и теряет освежающую ласковость, продувает насквозь.
– Пока не вернусь, за старшего Маслик, – кинул он ординарцу, вскакивая в седло с крыльца и нащупывая носками стремена. – Да передай ему: прозевает мародёрство или ещё что, спрошу с него лично.
Глава 3
Особое задание
За околицей Юрьев взял левей, вверх по незасеянному пологому склону, уходившему от овсяного поля в сторону реки.
– Дорога до второй версты конницей потоптана вдрызг, – крикнул, обернувшись. – Обогнём, быстрее будет.
– Давай, я за тобой, – ответил Семенов, пуская Чалого вслед крупному гнедому штабиста.
Кони по узкой пешей тропке, светлеющей в плотной июльской траве, пошли умеренным галопом. От открывшейся за селом реки потянуло сыростью. Вдалеке, на излучине, белели голыми телами купающиеся бабы. Отправились с утра пораньше, пока расквартировавшийся эскадрон завтракает и занимается нехитрым воинским хозяйством – дочищает и починяет то, что не дочистил и не починил с вечера.
Комэск прислушался к себе. Он волновался. За долгую череду боёв и сложных переходов – часто вслепую, без разведки, нахрапом и на авось, он отвык волноваться – и теперь не мог понять, как относиться к охватившему его тремору. К праздничной приподнятости (в штаб едет – туда, где вершатся судьбы тысяч и тысяч людей, по какую бы сторону гражданской они ни оказались), примешивался холодок настороженности (чем обернётся?). Никакого проступка комэск за собой не знал. Что вовсе не отменяло риска получить взыскание или услышать неприятные вопросы от старших товарищей – мало ли, он видит со своей колокольни, они со своей. «На всё воля революции», – напомнил себе Семенов собственную присказку и потрепал по холке Чалого – ничего, дружище, живы будем не помрём.