Две жизни комэска Семенова - стр. 21
Те, кто в состязаниях участвовать не пожелал, тянули внеурочные наряды, перепавшие им от освобождённых сослуживцев, слушали ежедневную политинформацию и ходили в охранение за околицу села. Многие хмурились и вид имели постный – в особенности те, кому выпало таскать от реки глину и лепить глиняные шары для завтрашней рубки.
– Видал? – кивнул комиссар на одного из таких недовольных. – Петрищев опять рожу кривит!
Но комэск усмехнулся в ответ:
– Ничего, пусть. Либо шашкой махать, либо глину таскать. Сам выбрал. Надо бы закрепить нам такую традицию, с соревнованиями.
Отправленный в Ореховку вестовой Арефьев вернулся не один. Вместе с ним прискакали представители третьего эскадрона: комиссар Павел Дементьев, высокий и весь из себя видный, но какой-то медлительный в словах и движениях, как после тифа или контузии, и при нём два крупных, мордатых бойца с красными щеками, наглыми глазами и уверенными манерами. Клюквинцы, как положено, спешились и подождали, пока Семенов выйдет к ним во двор.
– Командир ваше предложение поддержал, товарищ Семенов, – сказал Дементьев после доклада. – Проведём, говорит, посоревнуемся. Только нужно наперёд глянуть, что да как. Вот, прибыли, значит, поучиться…
От гостей густо разило перегаром, но Семенов сделал вид, что ничего не заметил.
– Отлично! – ответил он, старательно демонстрируя радушие, но не забывая исподволь оглядеть прибывших в предвечерних сумерках.
Его насторожило, что во время доклада Дементьев забыл фамилии своих сопровождающих, оглянулся к ним, вроде за подсказкой, но те то ли действительно не поняли, в чем проблема, то ли сделали такой вид. И, поколебавшись, Дементьев назвал их просто – Весёлый и Кот. Клички характерные, с уголовным душком, что само по себе было делом обычным: в РККА воевало немало уголовников, амнистированных в связи с революцией и гражданской войной и получивших от советской власти шанс перековаться. Но то, что эта уголовная двойка, судя по всему, умудрилась сохранить в эскадроне свои клички даже для комиссара – это Семенова пренеприятно удивило. Впрочем, не только это.
Все трое – и Дементьев, и сопровождающие одеты были так, будто сошли с типографских агитплакатов: в хороших крепких сапогах и новеньких, сочно поскрипывающих кожаных куртках. При этом оружие у рядовых не то чтобы лучше, но по фронтовым меркам куда экзотичней, чем у комиссара. У Дементьева на боку исцарапанная деревянная коробка с добротным десятизарядным маузером, таким же, как у Семенова. Это желанное оружие любого командира: хотя прицельная планка на тысячу метров может обмануть только несведущего в оружии человека, маузер и гораздо мощнее обычного нагана или отобранного у офицера браунинга, и патронов в нем больше… Правда, конструкция мудреная, зарядка долгая, в разборке сложен, а к загрязнениям чувствителен, но к этому приходится приспосабливаться. А у Весёлого и Кота на ремнях висели пижонские кожаные кобуры – Семенов видел такую однажды, мельком, в штабе полка, и знал: в них редкие на фронтах Гражданской войны американские кольты, которые завезли на русскую землю солдаты Антанты. Мощнейшие крупнокалиберные пистолеты, по слухам, невиданной убойной силы. А ведь рядовым конникам даже наганы не положены – их оружие шашка да карабин!