Две жизни. Часть 3 - стр. 60

Много времени, должно быть, недели три-четыре прошло, пока я окончательно познакомился с огромным парком и прудами, находившимися на территории Общины. Теперь внезапно открывавшиеся виды или выраставшие за поворотом дороги домики стали мне хорошо знакомы.

Мой друг, белый павлин, которого я сначала всё носил на руках, стал теперь преуморительно бегать за мной всюду, требуя своим писком и комическим похлопыванием маленьких, едва выросших крыльев, чтобы я брал его на руки, когда он уставал.

Я каждый день навещал Максу один или с Иллофиллионом, иногда – правда, редко – с Альвером, которому Иллофиллион поручил часть ухода за Игоро.

Бронский чаще всего проводил со мною время между чаем и ужином, а весь день он был занят написанием какого-то сложного труда по своей специальности, в котором хотел передать своим ученикам всё, что открывал ему его гений артиста-творца.

Мои занятия в комнате Али шли успешно, настолько успешно, что Иллофиллион дал мне изучать и арабский язык, так как мне очень хотелось понимать моего нового друга Зейхед-оглы и не страдать, иногда надрываясь от смеха, от его французской речи.

Каждый раз, когда я приходил в больницу к сёстрам Алдаз и Александре, я неизменно встречался с братом Франциском. Он или гулял со мною по лесу, если был свободен, или звал с собой в аптеку, где готовил лекарства, и я ему в этом помогал. Иногда он приглашал меня в свою комнату, которая поразила меня своим видом, когда я её увидел впервые. Она находилась на втором этаже домика, стоящего на опушке леса, где были срублены верхушки деревьев. Из его балконного окна открывался вид на дальние селения и была видна горная цепь, как и из комнаты Али. Точнее, это были три ряда идущих параллельно друг другу горных цепей. Так называемые зелёные, самые низкие горы, покрытые травой и прекрасными деревьями, начинались сразу у долины. На них паслись стада, виднелись работавшие люди. За ними тянулся хребет бесплодных, так называемых чёрных гор, до которых можно было добраться, только пройдя часть пустыни. И, наконец, снежный хребет, поражающий и ослепляющий, виден был во всей мощи и красоте из окна комнаты Франциска. Горы в этом месте делали полукольцо, точно углубление амфитеатра, и на этот-то амфитеатр как раз выходил балкон Франциска.

Едва ли можно подобрать верные слова, чтобы описать комнату Франциска или его самого. В этой комнате было несколько шкафов с книгами, небольшой стол странной формы, довольно узкий, высокий, из белого мрамора с очаровательными красными прожилками, такими многочисленными, что самый мрамор казался алым. Над столом висел большой крест из выпуклых красных камней. Когда луч солнца падал на него, он зажигался горячим тёплым светом, точно смесь огня и крови, и часто привлекал моё внимание. Я часто думал, как прост и благороден этот крест, как пропорционален этот столик, но не мог решить, что же можно за ним делать. Писать? Для этого он был слишком высок. Есть? Тоже не удобен.