Два жениха и один под кроватью - стр. 54
– Ваша чесночная похлёбка, – и шваркнули на стол деревянную ложку.
– Я столько в жизни не съем, – вынуждена была признать я.
– И не нужно, – хохотнул Даккей. – Это порция на двоих.
От сердца немного отлегло, но уже в следующий момент я вновь всполошилась:
– А почему тогда ложка одна?.. И сколько это всё стоит?.. У меня жалования не хватит.
– Твоё жалованье не пострадает, – отмахнулся боевик. – А ложка одна, потому что это селянская кухня.
И объяснил, поймав мой ничего не понимающий взгляд:
– В старину, если в большой селянской семье – а они всегда были большими, знаешь ведь? Чем больше детей, тем больше работников, – наступали голодные времена, то на стол клали лишь одну ложку, а еду и без того по тарелкам не раскладывали, уж больно это накладно было, держать миску для каждого рта…
Той самой лопаточкой, которой намазывал творог, Даккей сковырнул с буханки хлебную крышку и блаженно прикрыл глаза, вдыхая носом густой запах чесночной похлёбки.
– Глава семьи снимал пробу с похлёбки и передавал ложку жене. Та – старшему сыну. Тот – своей жене… И так по кругу. Пока мы не женаты, первую ложку уступаю тебе.
– Кто сказал, что я вообще за тебя замуж пойду? – краснея и оглядываясь по сторонам, прошептала я.
– Хочешь, чтобы я начал?
– Нет! – Я схватила ложку и с воинственным видом придвинула к себе хлебный котелок. – И мы поступим по-другому. Я съем половину… или меньше. А ты доешь то, что останется.
Даккей рассмеялся, но оспаривать право первой ложки не стал.
– Договорились, – согласился он.
Я успела съесть пять или шесть ложек, когда к нашему столу подошёл глубоко нетрезвый мужик. Он ухватился рукой за спинку свободного стула и, пьяно щурясь, выдохнул боевику в лицо:
– А ведь я тебя знаю, беспредельщик.
– Отвали, – миролюбиво предложил Даккей.
– Не, – тряхнул головой пьянчуга. – Точно знаю. Ты этот… как его? Гре...геро… герцогский ублюдок. С западного бастиона.
– Ты обознался, старик. Иди к друзьям. Они тебя уже заждались…
– Не-ет… ик… у меня эта… Память! Ик… На эти… на лица... Я…
Осёкся, уронил голову на грудь и негромко всхрапнул, а затем вороватым движением схватил со стола мою чашу с вином, осушил её одним махом, крякнул, вытер влажные губы тыльной стороной руки и неожиданно звонким голосом проникновенно пропел:
– А на плечах эполеты золотом,
Изумрудом сверкает мундир.
То с тяжёлым, как небо, молотом
На границе стоит командир.
Наш командир, шала-лу-ла, дуба-дуба…
Последнюю фразу орали хором все гости «Кричащего бобра». Даккей медленно поднялся на ноги и бросил мне, не сводя настороженного взгляда с запевалы: