Два трюфеля. Школьные хроники - стр. 19
И глины красной взял
огромный ком
И начал рыбу-камбалу лепить
Не нравится! Не лепится! Так плохо…
Подумал, что совсем я неумёха
И эту рыбу камбалу решил прибить.
Но уничтожил я ком глины,
А мечта осталась,
Промучился до следующего дня
Нет камбалы, нет моря, в сердце-тина…
Не отступай художник, начинай с нуля!
Я убедил себя: слепить вполне возможно,
Важна идея, нужен идеал,
И наконец идёт работа в обжиг,
Осталось расписать и – все дела!
Вот выставка,
И рыба-камбала в витрине
И надпись: "Автор – Лёша Речкин, девять лет"…
Как у меня такое чудо получилось?
Не знаю. Не могу вам дать ответ.
За линией
Урок физкультуры страшен…
Учителя физкультуры Алексея Альбертовича замучили не дети, а их родители.
Вот приносит мама Данилы справку об освобождении на целый год и говорит загробным голосом:
– У нас гайморит.
– И что? Ну, гайморит, – пожимает плечами Алексей Альбертович.—Что ж теперь: весь год физкультурой не заниматься?
– У нас ещё отит! – добавляет мама Данилы похоронным голосом.
Алексей Альбертович пристально посмотрел на родительницу и сказал:
– У меня тоже был в детстве отит. Как видите – жив-здоров, физкультура помогла.
– У нас ещё гланды, – и по щеке мамы Данилы скатилась скупая материнская слеза.
– А у меня – нервы! – заорал Алексей Альбертович.
Чем холоднее становилось на улице, чем морознее, тем чаще родители приходили в спортзал и жаловались, какие их дети нездоровые, хлипкие и слабые, как им нельзя будет в скором времени на лыжах кататься.
И Алексей Альбертович дошёл до ручки.На последнем перед Новым Годом уроке Алексей Альбертович объявил:
– Ребята! Девочки и мальчики! Я посетил врача, невропатолога.
– И я была у невропатолога, – сказала Лада Любушкина. – На диспансеризации. Он молоточкам по ногам стукал.
– Разговорчики в строю! Не стукал, а проверял рефлексы. Так вот. Я врачу пожаловался на ваших родителей.
– Зачем? – удивилась Лада. – Жаловаться нехорошо.
Алексей Альбертович побагровел и тихим страшным голосом ответил:
– Потому что мне ваши родители надоели!
– Ой-ой! А нам надоели строгие учителя, – мило улыбнулась Лада.
Алексей Альбертович промолчал. Кому другому – Петраковой или Зачиняеву – физрук сразу бы двойку влепил, ни секунды не задумываясь. Но тут Алексей Альбертович решил не торопиться, дождаться конца урока.
– Так, Владик, разговорчики!
– Я не Владик, я – Владислава, – обиделась Лада. – Я девочка, а не мальчик.
– И я не мальчик, а учитель. Со мной нельзя так разговаривать! Тоже мне, поколение свободы, взяли моду! А сами—хилые, хлипкие, желе какое-то, а не дети.
Пока разговор шёл о невропатологе, Вова Балдин смотрел, какой в зале высокий потолок и думал, сколько человек – семь или десять– должны встать друг другу на плечи, чтобы можно было до потолка дотронуться. Вован все угрозы учителя мимо ушей пропустил, не заметил. Он только услышал, что про мальчиков что-то сказали. И он решил, что как и всегда мальчикам шаг вперёд сказали сделать. Он и шагнул за линию.