Два талисмана - стр. 2

По знаку хозяина слуги сорвали восковую печать, сняли крышку с кувшина и разлили вино по кубкам. Только черноволосая художница, покачав головой, налила себе воды из хрустального кувшина, стоявшего на столе рядом с правой рукой хозяина.

А хозяин привычно разбавил вино водой и вновь заговорил:

– Завтра, друзья мои, я тронусь в путь. Дни, что я провел в вашем городе, кружили мне голову, как это вино. И даже болезнь не помешала мне выпить эти хорошие дни, подаренные богами, до капли. До последней капли. Как осушит сейчас свой кубок каждый, кто мне не враг!

Повторять не понадобилось: гости выпили дружно и радостно.

Хозяин тоже поднес было кубок к губам, но тут курчавый, рыжеволосый молодой человек, сидящий слева от него, положил ему руку на локоть и что-то негромко сказал.

Хозяин сделал недовольную гримасу, отчего стал похож на обиженного ребенка:

– Друг мой, хоть на один вечер забудь, что ты лекарь! Да помню я, помню об умеренности! Я, между прочим, не съел ни куска, лишь наслаждался зрелищем чужого аппетита… да под твоим ястребиным взором мне бы и кусок в рот не полез! Но от «расплавленного золота» я не откажусь, даже если меня снова скрутит подагра!

Он поднял глаза – и увидел, что все сотрапезники глядят на него. И что лишь у него в руках полный кубок.

– Отстал, отстал, но догоню вас! – весело воскликнул хозяин. – Итак, я прощаюсь с вами! – И негромко добавил несколько слов на своем родном языке.

В полной тишине наррабанец осушил кубок, со стуком поставил его на стол.

– Я прощаюсь… и…

Голос внезапно сделался вялым, словно хозяин вдруг потерял интерес и к речи, и к пиру, и к гостям.

Тишина расползлась на десятки испуганных шепотков, а резко побледневший хозяин грузно осел на скамью, мешком завалился назад. Упасть ему не дал стоящий позади чернокожий телохранитель: дернулся вперед, подхватил хозяина.

Слева метнулся лекарь. Потрогал Жилу Жизни, заглянул под опустившееся веко:

– Мертв!

Телохранитель левой рукой поддерживал своего господина, но в правой уже блестел клинок: кого?!.

– Похоже на яд… – растерянным, упавшим голосом сказал лекарь.

Шепотки превратились в вихрь потрясенных бессвязных криков, из которого вырвались словно две испуганные птицы – горестный женский голос: «Но его же все любили!» и панический мужской вопль: «Мы все пили это вино!..»

Бледная черноволосая художница перевела изумленный взгляд со своего опустевшего кубка на хрустальный кувшин с водой.

А за окном ликовала ночь, перебрасывала с ладони на ладонь тяжелые тучи, завывала ветром, злобно подмигивала серпом месяца…