Два месяца плена - стр. 2

  Я усмехаюсь.

 – Простите, – улыбаюсь я и опускаю глаза.

 Кажется, с таблетками рабовладельцы переборщили.

 Я — мирный пони, скользящий по радуге.

 Мой покупатель сидит напротив меня в машине с затемнёнными стёклами. Пахнет кофе, и кофейный цвет кожаных сидений напоминает о том, что я ещё не завтракала, а наступает время очередного завтрака.

  – Неужели я такой смешной, Зоенька? – приторно-противно шепчет старик и прикуривает сигарету.

  – Смешна та ситуация, в которую я попала, – говорю я независимым голосом, хотя товару слово не давали.

  Не знаю, как ведут себя другие девушки, которых продают на невольничьем рынке, я пока балдею только оттого, что живу.

  – Чем же она смешна? Тебя же продали, как скотину с молотка. И ты теперь – раб, – не было в голосе ни презрения, ни угрозы. Так мямлил мой однокурсник перед преподом, монотонно, усыпляюще.

 – Поищем хорошие стороны, – я поднимаю на него глаза, а он улыбается. Затягивается табачным дымом и словно кайф ловит. – Раб полностью принадлежит хозяину. Думать не надо, заботиться о завтрашнем дне тоже.

 – Как ты переносишь боль? Ты же бывшая проститутка.

  – Нет. Бывших проституток не бывает, – продолжаю усмехаться я, но горько.  – Боль переношу плохо, могу скончаться от болевого шока мгновенно.

  Надо же припугнуть. Хотя напугал именно он. Одним вопросом.

  Бл*дь, а невесело ведь! И действие таблеток недолговечно.

  – Расскажи о себе, как ты пошла по наклонной? – он учтиво протягивает мне толстую чёрную сигарету с золотым ободком. Что-то из мира шоколада и сливок.

  Я решаю угоститься. Коленки складываю вместе, прикрываю белым халатом.

 – Я отучилась на фельдшера, потом поступила в медицинский институт, – начинаю я свой рассказ как сказку. Улыбаюсь и наслаждаюсь невероятно приятным дымом. Дед включает вытяжку, и сизый дымок уносит ближе к окнам. – Я была на втором курсе, когда мама умерла. Отец сразу запил. Отобрал у меня карточку, пропил все деньги. Быстро, потому что любил компании. Однажды пришла с учёбы, а мои младшие брат и сестра забаррикадировались в комнате от папашиных собутыльников. В доме шаром покати: ни еды, ни мебели. Я побежала деньги занимать и на работу устраиваться. Сестре тринадцать лет, брату три года. Голодные, ободранные. Зарплату не обещали сразу, а подруга вместо того, чтобы в долг дать, пригласила потусить ночью. После вечеринки девки довольные спать по домам, а я с тремя пакетами еды к своим детям.

 – Долго работала? – нахмурились боярские брови.

 – Неделю, – невозмутимо ответила я, скидывая пепел в стальную пепельницу.