Души военные порывы - стр. 12
Вот как раз такие «пункты сбора» представителей разношерстных подразделений и являлись источниками свежачка. А также госпитали, переформировка, да… да, в общем-то и всё.
Ну так вот, перехожу к делу. Ушли мы как-то всей своей разномастной ватагой в очередной рейд за рыбой. В ночь. Со всеми атрибутами для рыбалки, кроме, разумеется, удочек. Развели костер, сидим, удим. Травим скабрезные истории да перемежаем их тут же созданными эпосами, жанра «Да ты шо»! И так до рассвета.
А пред самым рассветом с воды на нас наполз туман. Не сильный, но какой-то загадочности в общую остановку он нам добавил. Тихо так стало – ну ты знаешь. И тут подал голос сержант ракетных войск Гриднев. И, через короткий промежуток времени, пока звучал его голос, мы осознали, что он начал какой-то, наверное, захватывающий рассказ. Захватывающий, потому как уже по началу повествования мы поняли, что никто из нас истории с таким началом не помнил. Необычность ситуации была еще и в том, что никто из нас от Гриднева ни одной, даже самой завалящей байки не слышал. Никогда. А тут – вот!
«Это случилось прошлой осенью. Драпали мы тогда сильно быстро и сильно врассыпную. Наш полк, отстреляв весь боезапас, возвращался к своим, которых никак не мог догнать: как ни достигнем расчетной точки – так разведка сообщает, что там уже не свои. Три точки, по-моему, таких было. Ну а перед четвертой нас зажали на болотах. Болота те выходили на проходную железнодорожную станцию, на которой нас немец и поджидал. Обратно в болота не сунешься, по железной дороге идти – смерть (авиацию вызовет и – привет) самого немца одолеть – никакой возможности: станция хоть и маленькая, но с полтыщи окопавшихся фрицев вместить умудрилась. А за станцией – рукой подать до фронта.
А нас после всех передряг осталось двести восемнадцать человек… Конечно, тоже немало, но мы – потрепанные, изможденные, и – в трясине. А жирный немец – в тепле, на харчах и полностью боеготов. Он к нам и не совался, потому как знал, что не сегодня-завтра прилетят вертолеты и раздадут нам «подарки». А их пехоте только и останется, что подобрать оглушенных, да добить недобитых. Или наоборот.
Понимали это и мы. А между тем, темнело. Причем, как на небе, так и у нас на сердце. Мы знали, что это наша последняя ночь. Кто молился, кто строчил письмо, кто просто плакал. А кого-то прорывало на воспоминания.
Прорвало на них и нашего пулеметчика. Стаценко его фамилия. Вот.
Он рассказал, что в детстве его отец поведал ему, как погиб его дед. В такую же ночь. Причем, на этом же самом болоте. Они также были зажаты немцами, только в том далеком 42-ом немцы не отсиживались, а обильно молотили по болоту минами. К полуночи только угомонились. И вот тогда, скорее всего в отчаянии, их политрук, который исполнял обязанности командира роты (а их и оставалось-то всего числом – рота) поднял солдат в атаку. Как-то убедил их, и поднял. И они пошли. И прорвались. Только дед в той атаке погиб – об этом семье рассказал его сослуживец. А еще он рассказал семье, почему они смогли победить. Нет, не ярое сердце коммуниста подвигло их к этому, и не осознание того, что шли они за правое дело, нет. Они просто шли умирать, и каждый знал об этом.