Души. Сказ 2 - стр. 25
Может ли то быть правдой? Век научил не верить никому – в особенности милым лицам и ясным глазам. Однако…стоит ли мне принять сказанное ею за правду…? Для чего девочке – юной и своенравной – играть на чувствах?
Или только юные и своенравные играют на них?
– Прости, – роняет девочка и отходит; руки падают.
– Не за что извиняться, – улыбаюсь я. – Теперь ты моя супруга. Тебе всё дозволено.
От Луны пахнет мылом и свежей одеждой. Ткань платья стала дороже, фасон интересней, цвет глубже.
– Озвучь свои мысли. Тревожное лицо добавляет тревоги мне, – говорю я и указываю на окна, предлагаю подойти к ним и пригреться – погода отличная, располагающая. Дом пылает, стёкла – угли.
Девочка мягкой поступью переносит себя к бордовой гардине, отодвигает её и ловит – нашло! – вмиг ударившее солнце. Жмурится, прилипает к стеклу, вглядывается. Чуть поодаль – зелень, много. Глаза у неё на свету – светлый циан, можно добровольно нырнуть и там и остаться.
А девочка рассказывает, что всё это время выедала себя мыслями, потому что ничего ей известно не было, молчание провожало до последней монастырской минуты, дорогу опечатывали то злость, то очарование, то грузность, то надежда.
– Я хотела тебя видеть, правда, – признаётся она. – Но каждый раз разоряла эти мысли о сказанное тобой однажды и сказанное о тебе единожды – ты не женат и жена тебе не нужна.
– Она всё ещё не нужна мне, – отвечаю я.
Острый взгляд, окаймлённый длинными ресницами, перцем бросается в лицо. Боевые очертания принимает лебединая осанка. Неужели чьё-то самолюбие оказалось тронуто?
– Представь себе, – простодушно выпалил я и развёл плечами. А самоуверенная (откуда в ней это?) бросила:
– Но нужна я, а потому ты сделал то, что сделал.
Решаю не разбивать горделивые выводы о причину действительную, потому что ответ её мне понравился больше, нежели обстоятельства.
– Согласись? – поддёрнула Луна.
Я кивнул. С тебя достаточно, девочка. Прекрати смешить. И Луна потопила улыбку в глубоком взгляде. Только она одна из всех послушниц могла так смотреть (да и не была послушницей вовсе; сколько в её рассудительности, прыткости и красоте непослушания?).
– Лучше скажи, – начинаю я. – Что тебе нравится во мне?
На месте рта вырисовывается прямая линия.
– А ты оптимистично настроен! – играется девочка.
– Да, – соглашаюсь. – Я вижу. Можешь не лукавить и не отшучиваться. Иначе быть не может, я всё вижу.
Не признаюсь, что ответ сыграет на нашей с ней связи: на моём отношении к ней и степени доверия вообще, на её положении в доме и свободе передвижения, на её открываемых возможностях и моей благосклонности.