Душевный монолог - стр. 19
Раньше люди частенько сидели у костра…
Не только когда они представлялись нам дикими покрытыми косматыми волосами, в шкурах животных, с дубинами в руках, неотрывно наблюдающие как жарится в кострищах их добыча, но и когда жили в собранных из рубленных бревен домах, греясь у печей, тепло которых сотворял тлеющий в топке огнь. И даже тогда, когда пламя обуздали газовые горелки, костры зажигали в пионерских лагерях, на туристических привалах или на стоянках геологов, продолжая не только любоваться багряными лохмотками огнища, но и согреваясь, насыщаясь его пылкостью.
Мое детство также прошло под символом костерка. Хотя я и выросла в центре города-миллионика, где летними ночами лишь стылые воды, струящиеся по бетонным арыкам с ледников Заилийского Алатау, даровали прохладу. Потоки живительной влаги неспешно взбалтывали мельчайшие капли внутри собственных масс и с тем, ровно перемешивали колыбельные русского и казахского народа так, что на смену:
«Әлди-әлди, ақ бөпем,
Ақ бесікке жат, бөпем!»
непременно приходило:
«Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю».
Впрочем, еще за долго до того колыбельного распева, когда ночь только шептала о себе, а солнечный диск, снизив ослепительное сияние, едва коснулся каменных горных круч, прикрытых сверху блестяще-ледяными конусообразными шляпами-калпаками (столь популярных у казахских мужчин) и подсветив прозрачно-голубое поднебесье марными мазками акварели, ребятня нашего восьмиквартирного дома (высыпавшая во двор еще поутру) шла в неработающий старый бассейн. Общими усилиями, собрав тонкие сучья, ветки и даже полешки, прихватив из квартир картошку, соль, хлеб, мы разводили костерчик. И обступив его со всех сторон, беспокойно ожидали, когда в чубатых черных головешках можно будет упрятать картошку, а после все еще полусырую, густо посыпая белой, как снег, солью, съесть, не забыв притом откусить ноздреватый ломтик ржаного хлеба.
Тогда… в тот самый момент, общего интернационального братства, где русский и казах, кажется, и не ведали никакой вражды, упиваясь простой и поровну поделенной едой, вдыхая горьковатый фимиам, наблюдая как аспидно-черные угольки все еще покачивали на своих спинах пурпурные огненные искры, изредка выпуская вверх ажурные рыжие платочки пламени, пространство кругом окутывала пепельная дымка не столь даже поднятая от теплина, сколько спущенная с седеющего от времени небосклона.
И как только люди современных религиозных конфессий полагают, что загробное место для грешников, ад, это непременно пламя, полымя, огнь… Это геенна, где грешника будут терзать огнем, который много раз страшнее и безжалостней земного огня… Хотя если окунуться в верования древних народов, коих историки называют язычниками… тех, что обожествляли все сущее в Мире и стихии, наполняющие природу, столкнешься с особым отношением которое питали люди к пламеню. И это не столько страх, сколько благоговейное почтение к тем богам, что подчинили себе само янтарное в кумачных каплях сияние. Такие разные в своих величаниях, они все-таки отличались общностью обязанностей и предназначения, а именно согревали, защищали и питали человека. Боги огня сотворяли домашний очаг, жертвенное полымя, молнии, становясь посредниками между божественным пантеоном и людьми, как это делал индийский Агни. Или та же египетская Упес, дочь самого Ра, и богиня чистого пламенного дыхания в котором она испепеляла болезни и врагов людей. Шумерский бог Гибил дающий свет, исцеление и очищение, ацтекский бог огня и тепла Шиутекутли, помощник самого солнца китайский бог огнища Чжун-жун или иранский божественный огнь, Атар. В иранских легендах сказывалось, что не только в небо, воду, землю, но и в растениях, животных, людях при создании было заложено божественное вещество, огонек.