Душа пламени - стр. 2
Внезапно чинное выжидание было прервано резким движением гибкого, сильного тела. Тигриным прыжком на ступени выметнулся смуглый человек, взбежал на жертвенник, застыл рядом с рукой статуи, в свете факелов.
Нельзя было угадать возраст по этому темному лицу, выдубленному сухим ветром пустыни. Жгучие черные глаза, горбатый хищный нос, жесткая линия рта. Черная шапка вьющихся волос тщательно подбрита вокруг ушей. Ушные раковины сверху донизу проколоты, в дырочки продеты тонкие золотые кольца. В одном ухе – шесть колец, в другом – семь. Наряд мужчины составляли дорогие, расшитые серебром шаровары и старая безрукавка из козьей шкуры, распахнутая на темной груди. На выпирающих грязных ключицах лежало золотое ожерелье с драгоценными камнями. Повернувшись лицом к статуе, пустынный кочевник взревел:
– Великий Одержимый умер! Он в Сияющем Мире, он счастлив! Те, кого он убил во славу Кхархи, стали там его рабами! Теперь я буду великим Одержимым! Я, Нрах, прозванный Львом Пустыни! Возьми меня, Хмурый! Я – твой слуга, я – Избранный!
Собравшиеся выжидающе молчали. Нрах обернулся, оглядел пещеру и понял, что сказано мало. Как истинный наррабанец, кочевник ненавидел долгие разговоры, но для такого случая пришлось призвать на помощь все свое красноречие.
– Я – Нрах! – заорал он, ударяя себя кулаком в грудь. – Львом Пустыни зовут меня, горячим ветром зовут меня, песчаной бурей зовут меня! Двести клинков под моей рукой – и все Посвященные! Там, где проходят мои воины, ветер разносит дым и пепел, песок впитывает кровь! Мои бойцы, как настоящие львы, вспарывают животы врагов и рвут зубами печень! Хмурый, это для тебя! Взгляни на мои уши! Каждое кольцо – это десяток врагов, убитых в бою, а замученных пленников я не считаю! Кхархи, я достоин быть Великим Одержимым!
Голос кочевника угас под черным сводом. Разгорячившись, как в бою, Нрах бросил руку к бедру, туда, где ладонь привыкла находить рукоять кривого меча. Но рука бессильно повисла: воин вспомнил, что он безоружен – как и все, кто собрался в пещере.
Жест этот остудил пыл кочевника. Он повел плечом – мол, я все сказал! – спустился по ступеням и остался стоять у жертвенника.
Тихо встал с места старик в лохмотьях, поднялся, приволакивая ногу, к статуе, под факельные отсветы.
– Иххо Кривая Нога – так зовут меня, – начал он, стараясь говорить солидно и веско, но голос привычно сбивался на хнычущую, просительную скороговорку. – Я – старейшина нищих, что сидят у Храма Единого в Нарра-до. Ты знаешь меня, Кхархи! Я достоин быть Великим Одержимым. Не две сотни Посвященных, а вдвое больше покорны моей воле. Днем они бродят по дворам и клянчат объедки или толпятся у храмов, вымаливая у прохожих медяки… а ночью, выползая из подвалов и подворотен, подкарауливают запоздалых прохожих, поджигают дома, крадут детей у спящих матерей. Мои люди не машут клинками и не рвут зубами печень врага, но те, кто попадает в наши руки, долго, очень долго зовут смерть-избавительницу. А когда она все-таки приходит, мы бросаем изуродованные тела на перекрестках и площадях, чтобы утром горожане увидели, ужаснулись и завыли – на радость тебе, Хмурый! Возьми меня! Я обыщу весь мир и найду твой браслет! Ты вернешься в эту пещеру, обретешь прежнюю силу… я сделаю это, Кхархи!