Душа. Никто, кроме тебя - стр. 56

Палата №6 представляла собой длинную зелёную комнату с большими окнами без штор, рассчитанную на трёх человек, но Николай Андреевич, словно король, занимал её один, по крайней мере, пока. Его соседи не то выписались, не то разбрелись по процедурам.

Когда я, накинув на плечи больничный халат, вошла в палату, он попытался улыбнуться. Левая половина его лица не двигалась, но глаза смотрели так же внимательно, как и раньше. Кожа приобрела желтоватый оттенок, вены на руках вздулись, а от и без того худого тела остались только кости, туго-натуго перетянутые кожей.

– Вы хорошо выглядите, – соврала, чувствуя, как краснеют щёки.

Он предпринял ещё одну попытку улыбнуться. На этот раз правый уголок его губ сдвинулся вверх буквально на полсантиметра.

– Ну, если ты ожидала увидеть на кровати живой труп, то я, разумеется, ещё ничего.

Речь его была медленной. Видно, что каждое слово давалось с трудом, однако говорил он вполне внятно.

– Как Вы себя чувствуете? – спросила я, вытаскивая из сумки питьевой йогурт и контейнер с потёртыми яблоком и морковкой. – Я принесла деньги за декабрь. Хотела отдать Роману Алексеевичу, но раз уж мы встретились лично, то берите сами. Вдруг захотите что-нибудь в буфете купить.

Николай Андреевич чуть заметно похлопал по кровати правой ладонью. Я, пододвинув стул, села рядом почти вплотную.

– Чувствую я себя согласно диагнозу, а деньги оставь себе.

– Это ещё почему?..

– Не надо ничего. Ты же на продукты тратилась, бульон мне носила, яблоки, кефир, пюре, морсы. Мне сестрички все передавали. Не надо денег – оставь и живи у меня так.

Я покраснела ещё больше, но спорить не стала. Аргументы Николая Андреевича насчёт денег мне не понравились, и я решила подождать дня, когда он вернётся домой и попробовать отдать плату за аренду уже в квартире либо, на худой конец, передать Роману.

– Как Пёс?

– Скучает. Ждёт Вас. Умел бы разговаривать, спрашивал бы каждый день, – вернула я его фразу, когда-то адресованную, скорее всего, Антону Демидову.

Николай Андреевич прикрыл глаза и издал звук, похожий не то на кашель, не то на собачий лай. Видимо, это кхеканье он теперь использовал вместо смеха.

– Передай, пусть не беспокоится. Я не умру. Точно тебе говорю. Мне теперь жить надо. Девятнадцать лет смерть клял, думал, где она заблудилась, а сегодня понял где. Понял, для чего дожил до таких седин.

– Вы не хотели жить? – спросила я и почувствовала в своём голосе суеверный страх, смешанный с удивлением.

– Я хотел встретиться с дочерью там. – И он показал глазами на потолок, – в другом мире, но теперь понимаю, что это было пустое желание.