Дурная кровь - стр. 13
Джули не была асоциальной, она окончила Колумбийский университет по специальности «антропология» и магистратуру в Корнеллском университете. Работала копирайтером в солидном рекламном агентстве, хорошо зарабатывала, и коллеги ее любили. Джули редко бывала в плохом настроении и, даже когда грустила, могла объяснить причину своей грусти и трезво ее оценить.
Она не знала своих биологических родителей. Только на восемнадцатый день рождения приемные родители рассказали Джули, что удочерили ее в годовалом возрасте. Но больше не дали никакой информации. Они упрямо твердили, что сами ничего не знают, мол, такова была политика приюта, из которого они ее взяли. Приемные родители даже не рассказали ей, где именно находился тот приют.
На втором курсе Джули смогла скопить достаточно денег, чтобы нанять хорошего детектива. Но он ничего толком не раскопал и только подсовывал ей разную ложь, лишь бы вытянуть еще немного денег. У Джули не было никаких зацепок, ни имен, ни адреса, ничего. Часто, когда родителей не было дома – они жили где-то на Бруклин-Хайтс, – Джули пыталась отыскать какую-нибудь подсказку, но так и не нашла даже клочка бумаги, который бы указал ей верное направление поисков. Она даже сумела подобрать комбинацию к сейфу под столом отца, но ничего, кроме свидетельства о собственности, ценных бумаг и ювелирных украшений, там не обнаружила.
Тогда, по словам Джули, она и предприняла вторую попытку самоубийства. Ее мать страдала от бессонницы, и доктор прописал ей сильные снотворные таблетки. Пузырек с таблетками хранился в аптечке в ванной комнате, никто и не подумал их спрятать. Джули высыпала таблетки в кружку, залила молоком и выпила, а потом пошла в свою комнату и забралась в постель. Родители забеспокоились только наутро, когда Джули не вышла к завтраку. Поднявшись в комнату дочери, они обнаружили, что она лежит без сознания, с белой пеной на губах.
Принудительная терапия, которую Джули называла кошмаром, и диагноз были слишком суровыми для девушки, которая, вероятнее всего, переживала постпубертатный кризис. А потом все начали выражать ей свое сочувствие. По словам Джули, это сочувствие давило на нее, как смирительная рубашка. Она чувствовала, как любопытные взгляды сверлят ее затылок, чувствовала замешанную на вежливости легкую обеспокоенность коллег, а родители все больше отчаивались и «сдували с нее пылинки».
– А вы сами можете сказать, почему это сделали? – спросил я. – Я про таблетки. Почему вы их выпили? Насколько я понял, вы приняли двадцать восемь таблеток. Если бы у вас были проблемы с сердцем, пусть даже незначительные, такая доза легко отправила бы вас на тот свет. Это не крик о помощи, Джули. Вы играли в русскую рулетку.