Дунай: река империй - стр. 64

Гедонизм жителей Вены, любителей танцев и иных чувственных развлечений, странным образом сопровождался всеобщей склонностью к бюрократическому порядку. Это подтверждено документами разных эпох, зафиксировано и в художественном творчестве. Например, герои драм сугубо литературного классика, одного из главных творцов габсбургского мифа, Франца Грильпарцера [19], готовы прямо-таки умереть за порядок, воспринимаемый как данный свыше божественный ход вещей. Психологи находят подобному мировосприятию свое объяснение: австрийская ментальность рассматривает личность в функции частицы исторически заданной иерархии мира, отсюда, кстати, и неприятие Веной нарушителя традиций Наполеона Бонапарта.

Через столетие после победы над “корсиканским чудовищем” государство Габсбургов одним его подданным все еще казалось вечным, как Дунай, а другие ощущали в политике и ежедневной жизни совершенно речную зыбкость: между разными слоями населения, между разными народами то и дело вспыхивала вражда. Буржуа ненавидели социал-демократов, славяне не доверяли немцам, неимущие завидовали богатым, окраины норовили убежать от центра. Суть империи все больше сводилась к придворным, чиновникам, генералам, священникам. Столица воплощала в себе огромную страну до такой степени, что стала ее главным стилем – венский кофе, венская кухня, венский вальс, венский стул определяли Австро-Венгрию. Этот сытый город по-прежнему любил скромное и неброское: идилличную статику, размеренность необременительных будней, иногда подчиненных мягким правилам несвободы, что позволяло еще полнее наслаждаться преимуществами уютного существования. “Вена может занять первое место в отношении слабости и косности духовной жизни, напряжение и энергия которой ничтожны, – с сожалением писал в конце XIX века музыкальный критик Михаэль Граф. – Единственная область, в которой венский дух творчески проявил себя, – венский вальс – в сущности не что иное, как музыкально облагороженное филистерское благодушие”. Примерно такой Вена кое в чем остается и теперь: я уверен, что как раз в этом городе в полных покое и довольстве доживает свой век умиротворенное пенсионерское счастье. Это покойное довольство воспроизводит само себя, поколение за поколением.

Вена не состоит с водой в таких сложных и изысканных отношениях, как Амстердам, Венеция или Петербург, превратившие речную или морскую гладь в главную архитектурную горизонталь. Берлин, Париж, Рим, Москва, Лондон более или менее умело включили свои реки в городское пространство, использовали их как каналы проникновения в каменную среду потоков прохладного воздуха и свежих идей. Для Вены река тем не менее системообразующая метафора, примерно такая же, как музыка Штрауса. “Дунай, стрела собора Святого Стефана, цепь альпийских вершин вдали, и все это в легкой дымке католического фимиама – вот сокращенный вариант образа Вены”,