Дунь и плюнь, или Куда ушел бес - стр. 3
В то время я еще не пришла к выводу, что нужно обратиться за помощью к священнослужителям. Хотя у меня уже был опыт общения с православными священниками во Владимире – там они были очень образованные, интересные, можно было просто придти и задать любой вопрос о жизни – у них на все были ответы. Здесь, в Самаре, я не помышляла о том, что можно пойти в храм и рассказать про свою беду – такие сны, посоветоваться. Я боялась и стеснялась. У меня появилось чувство, что я «грязная», в чем-то виноватая, грешная. Я постоянно ходила в мечеть, чтобы просить помолиться за папу, однако был у меня некоторый опыт, не позволявший пока обратиться за помощью к мулле тоже.
Дело было в 1992 году. Я только-только приехала в Самару из Таджикистана, находилась в очень большом волнении и страхе, как буду жить дальше. В местной газете увидела объявление, что в Самаре начинает строиться большая новая мечеть, и что желающие внести свой вклад, могут придти в старую мечеть и сдать деньги. Кто сколько хочет, или может.
В Душанбе и Ташкенте я никогда не ходила в мечеть. Не ходили туда и старшие женщины, и даже все бабушки всегда молились дома. Только в Ташкенте я сама ходила домой к мулле – когда нужно было дать имя дочери. Но не в мечеть.
А тут, в Самаре, я решила пойти в мечеть и внести свой посильный вклад на строительство. Мне казалось, что это нужно в первую очередь мне. Конечно, я внесла сумму, которой, скорее всего, хватило, например, на дюжину гвоздей. Но, когда, много лет спустя, я вошла в новую красивую самарскую мечеть, сравнимую внешне с мечетями на фото из ОАЭ, я вспомнила про ту маленькую сумму. И на душе у меня стало светло-светло: да, МОЯ дюжина гвоздей здесь есть.
Так вот, в 1992 году, я с такими светлыми намерениями пришла в мечеть. Подходит ко мне мулла, здоровается. Я отвечаю. Он спрашивает, откуда я, куда, зачем и почему отвечаю по-русски. Рассказываю все искренне. Война, эмиграция, так-то, и так-то. Мулла внимательно слушает, а потом и говорит: « Так вам всем и надо. Уехали в свое время, родину предали, Бога и родной язык забыли, теперь таджики вас поперли, так вы прибежали, поджав хвосты. Так вам и надо».
Я обомлела. Я знала точно, что никто не бросал родину, никто не забывал Бога и родной язык. Мой прадед по отцовской линии, был сослан в 30-е годы из родного села на Волге – Старая Кулатка. Он со всей семьей, сыном (мой дед), внуками, в том числе и моим папой, в чем были, без имущества, были высланы в Шахрисябз (Узбекистан). Другой мой прадед, по материнской линии, в те же годы был выслан из Челябинска, где у него экспроприировали конезавод, в Термез (Таджикистан, на самой границе с Афганистаном), где его и расстреляли. Его жена с 6-ю детьми поехала следом, осела в Душанбе – ждать мужа. Она всю жизнь верила, что во время расстрела ее мужу удалось убежать в горы, через границу, в Афганистан. И что в любое время он может вернуться. Всю жизнь она берегла замумифицировавшийся палец мужа, который он себе случайно отрубил, когда колол дрова. И ждала.