Дубровский: по мотивам фильма «Дубровский» - стр. 7
– Слышь, инженер говорит, что камеры надо на две точки. А мне кажется, слепая зона будет. Может, на три? Поди-ка сюда, – сказал Троекуров и утянул Степана на мороз.
– Кирила Петрович, – отозвался тот, – инженер-то вроде грамотный. Давайте снаружи посмотрим на ситуацию, и тогда все станет ясно.
Их голоса стихли, и Дубровскому показалось, что он слышит эхо собственного дыхания. Обойдя по второму разу гигантские и мертвые машины, Дубровский застыл на месте, не зная, куда себя деть. В дальнем углу, разбивая холодный минимализм интерьера, валялись какие-то пожитки – матрас в оранжевых ржавых разводах, старая миска, подходящая скорее собаке, нежели человеку, и такие же кружки. Очевидно, здесь обитали рабочие-солдаты.
Дубровский привык закрывать глаза на большую часть троекуровских выходок, если дело касалось бездумной траты денег на всякий вздор, но тут его передернуло.
Рабочий, известное дело – не охотничья собака, может и на бетонном полу поспать, на комкастом сыром матрасе. Радушный и грубовато-доброжелательный, когда речь шла о гостях и друзьях, Троекуров, очевидно, имел особенности зрения – у него было свое слепое пятно, в пределах которого он ни черта не видел. Дубровский вновь посмотрел на машины, но рыжеватый матрас неизменно притягивал к себе взгляд, словно червоточина. Ему стало так горько от этого зрелища, так горько, что его боевой товарищ, некогда лично метнувшийся из Кандагара в Ташкент на первом же борту, чтобы до кровавых соплей избить начснаба за поеденные молью и расползавшиеся в руках одеяла, которые тот прислал для отправки солдатам на передовую… Андрей Гаврилович только крякнул, махнул рукой и вышел вон.
В воротах гаража он столкнулся с тем самым красношеим бойцом. Дубровский сдержанно кивнул ему, думая, с чего бы начать разговор, как вдруг солдат, выжидательно глядя на него, на одном дыхании выпалил:
– Вы из больницы? Сенька вон там – в бытовке. Чего вы так долго не ехали-то?
– Какая еще больница? Какой Сенька? – нахмурился Дубровский.
– Я думал, вы врач, – растерялся солдат. Он бросил лопату в на гору строительного мусора и вытянулся во весь рост, сунув в карманы руки в строительных перчатках. – Мы тут мешки тягали, и Сенька надорвался, – пояснил солдат. – Сказали ротному, что врача надо, а то Сенька уже третьи сутки кровью ссыт. Ну и вот…
– Сколько вас тут? – спросил Дубровский. Если раньше троекуровский цинизм, который тот давно научился маскировать под детское простодушие, приводил его в недоумение, то теперь он почувствовал нечто резкое, ставшее с годами непривычным, но мгновенно расправившее побитые артритом плечи. Старики часто не помнят, что такое холодная ярость, но не Андрей Гаврилович. Он-то ее помнил, а ярость не забывала Дубровского никогда и с готовностью приходила по первому зову.