Дрянь - стр. 18
Широкий светлый холл наполнен не только служебным персоналом, но и местными обитателями. В основном, это люди преклонного возраста. Пожилой англичанин с кустистыми бровями щёлкает кнопкой пульта, перебирая каналы. Рядом, на соседнем стуле, терпеливо наблюдает за последним ещё один мужчина. Неподалёку от него располагается группа из шести человек. Они собираются играть в преферанс. Скользнув мимолётным взором по разложенным картам на деревянной столешнице, я прохожу мимо них – дальше, к высокому витражному окну, у которого сидит женщина в инвалидном кресле. Её спина и руки укрыты пушистой шалью, а на голове повязан плотный цветастый платок, но она всё равно изредка вздрагивает, смотря куда-то в неопределённую точку вдали. Прежде чем приблизиться на расстояние в полшага, я замечаю рассеянную полуусмешку, тронувшую искусанные губы, и задумчивую дымку в серых глазах… А ведь когда-то это прекрасное лицо лучилось чистейшей радостью и ласковым теплом.
– Доброе утро, мама, – обращаюсь к ней, аккуратно приобнимая за плечи.
Только после этого та, ради кого я здесь, замечает моё присутствие. Слегка оборачивается, а задумчивая дымка в серых глазах немного рассеивается.
– Софи… – отзывается она тихонько. – Ханна… – обращает внимание на стоящую позади меня подругу.
– Доброе утро, Мария, – здоровается в ответ моя соседка по квартире.
На этом краткий обмен любезностями прекращается. Как и весь разговор. Женщина в возрасте слегка за пятьдесят вновь сосредотачивается на виде за окном. И больше не обращает на нас совершенно никакого внимания.
Ну… Да не впервой мне сталкиваться с подобным.
– Сегодня так свежо. Прогуляемся перед завтраком? – проговариваю тихонько.
Хотя ответа на вопрос и не жду. Просто хватаюсь за ручки кресла-каталки и беру направление на улицу, посвятив следующие полчаса очередной безмолвной прогулке.
– Ты ведь поливаешь фиалки во внутреннем дворике? – прерывает затянувшееся молчание мама. – Бобби их так любит. Жаль, если завянут из-за засухи, – качает головой, наряду с удручённым вздохом.
Мы останавливаемся посреди тополиной аллеи. И не только потому, что я немного устала, намотав шесть кругов по обширной территории реабилитационного центра. Несмотря на то, что этот вопрос она задаёт мне почти каждую субботу, от прозвучавших слов противно щемит сердце. Дышать ровно не получается, как бы я ни старалась. Мне требуется кратковременная пауза, чтобы прийти в себя и вернуть лицу маску былой беззаботности.
– Конечно, мама, – вру ей безбожно, наконец, собравшись с духом.
Давно уже нет никаких фиалок, как и самого дома. Мне пришлось продать всё ценное, что у нас только было, дабы хватило на оплату лечения и содержания матери в этом месте. Но и не это самое страшное в моей лжи. Бобби… Роберт Агилар – мой отец, умер два года назад. Сердце самого дорогого мне мужчины банально не выдержало страшного диагноза, поставленного докторами для его жены. Как говорится, беда не приходит одна. Так и с нами случилось. Поначалу я ей объясняла, но потом… Проще согласиться.