Другой день, другая ночь - стр. 26
Ширли присаживается на край кровати. Матрац скрипит.
– Джордж, дорогой. Пора вставать.
– Уходите! – Джордж поворачивает голову посмотреть, откуда льется свет. – И закройте окно!
Карен садится рядом с матерью. Не мешало бы его побрить, замечает она. Седая щетина скоро станет бородой.
– Папа, уже почти полдень.
Конечно, ничего хорошего, что ему позволяют лежать в постели так долго, забыв о режиме и физических упражнениях. К тому же это бессердечно – оставлять человека в одиночестве на весь день. Даже к собакам люди относятся лучше.
– Ты кто? – Не дожидаясь ответа, Джордж переворачивается на бок спиной к ним.
– Я Карен. Твоя дочь.
На секунду у нее возникает желание признать поражение, как это сделали сиделки, и уйти. Выпить с мамой где-нибудь чашечку чая и погулять – Молли с Люком она на несколько часов отвезла в Брайтон к брату Саймона Алану и его жене. Погода стоит солнечная, хоть и прохладно. Однако чувство долга сильнее.
– Давай помогу тебе встать, папа, – говорит она, осторожно откидывая одеяло.
Джордж натягивает его обратно и раздраженно бросает:
– Мне плохо! Пошла вон!
– Дорогой…
Ширли возмущенно качает головой. Они с Карен не понимают, как ему плохо, твердит Джордж каждое утро. Поэтому Ширли принимается утешать и задабривать мужа, пока, наконец, он не отпускает одеяло.
Карен тотчас использует шанс:
– Хочешь пить, папа? Налить воды? Ты сразу взбодришься…
Она наливает воды в стакан из кувшина на прикроватной тумбочке.
С сердитым видом он приподнимается и делает глоток. Ширли поправляет подушки, и вместе с Карен они усаживают его в кровати.
– Может, повернешься и свесишь ноги? – предлагает Ширли. – Наденем носки и тапки.
– Не хочу вставать! – заявляет Джордж. – Ты кто? И кто эта женщина? – Он показывает пальцем на Карен. – Ты толстая.
На оскорбление Карен почти не обращает внимания, ей хочется разреветься от того, что отец ее не узнает. Похоже, он не помнит, кто она такая, еще с тех пор, как они с Ширли уехали из Португалии. Его разум – как слетевшая велосипедная цепь, а смена обстановки лишь все усугубляет. Рассеянность служит тому подтверждением, однако Карен не желает лишний раз напоминать об этом матери. У Ширли и без того достаточно забот.
– Что это? – Он указывает на тапки, которые Ширли кладет на пол у его отекших ног. – Это для кого?
В последнее время в его голове все чаще возникает путаница. Перед тем, как что-то сделать, приходится все объяснять – и не по одному разу. Одевать его – изматывающее испытание для любого, кто в этом участвует, а уж уговорить принять душ или погулять в саду – и подавно. За территорию дома престарелых он выйти не отваживается. Просто не хочет, и Карен с Ширли перестали настаивать. На людях с ним особенно сложно. Он легко оскорбляет прохожих выкриками: «Что за мочалка у тебя на голове?», «Фу, какая невоспитанная официантка!», «Ты зачем напялил эти странные штаны?» Такая наблюдательность причиняет страдания окружающим. К тому же иногда он становится агрессивным, почти буйным.