Другая жизнь - стр. 18

Но здоровье – это наше всё. Поэтому я как мог старался поддерживать его на высоком собачьем уровне и искал сердобольных бабушек, которые через свою долгую жизнь пропустили, наверное, не одного кобеля. Им было всё равно уже, в человечьем он обличии, или в естественном своём натуральном. Они иногда подкармливали меня свежими продуктами, специально на такой случай купленными в магазине, и в такие дни моим измученным глазам уже не нужно было изучать меню ближайшей помойки. Я знал три типовых места, где обитали такие бабки, вернее, где эти существа размягчались душой и становились особенно общительными. Это были церква, почта и поликлиника. Ибо Бог, конечно, избавит и исцелит, но почта и участковый врач надёжнее.

Другие бродяжки подходить ко мне боялись, только посмеивались над моими брезгливыми попытками добыть себе еду, инстинктивно чувствуя во мне «Чужого» и даже «Чуждого». Им было жалко той еды, которую приходилось отдавать мне из ресурсов помойки, ведь после меня им гораздо меньше доставалось. Это было верно, и я почти догадывался о том, какие мысли должны были их посещать мысли при виде моей нехитрой трапезы: «Всё равно сдохнет скоро, не выдержит нашего житья. А если ещё немного протянет, то уж зимой точно замёрзнет и околеет.

А может, действительно лучше сдохнуть, чем быть никому не нужным? Нет уж! Не для того меня видимо разжаловали из людей в собаки.На самом деле я тогда просто кутался в своё одиночество. Может быть, плохо соображал из-за нахлынувших на меня за короткое время событий, но это холодное и тоскливое одиночество, как у космонавта, которого случайно забыли на чужой планете, я чувствовал каждой клеточкой своего собачьего тела. Это одиночество было нестерпимо большим и просторным, тяжёлым и безусловным, грубым и очень болезненным. Я метался, как Штирлиц по разбомбленному Берлину, а Юстас потерял всякую надежду связаться с Алексом и мысленно ругался на того матом, иногда называя его «чёртовой неуправляемой собакой».

Я видел людей и слышал собак. Я видел собак и слышал людей. И всё, что видел и слышал рядом с собой, казалось мне чужим и ненастоящим. Серо-голубая планета, населённая преимущественно хамоватыми существительными и именами собственными. Казалось мне не хватало воздуха во всей земной атмосфере. Это было какое-то космическое фэнтези. Опасливо пробегая вечером по холодным улицам родного города на этой чужой планете в пространстве между звёздами на небе и страхом, что тебя в любой момент могут пристрелить как собаку, я смотрел снизу вверх на освещённые изнутри окна в многоквартирных домах. Эти окна могли запросто свести меня с ума. Причём и с собачьего, и с человечьего тоже, если он там ещё оставался.