Другая Троица. Работы по поэтике - стр. 20
И. Ф.), – что у бурят центральный момент посвящения в шаманы – это восхождение на особо воздвигнутое дерево, причем происходит его высшее приобщение к божествам путем бракосочетания с небесной девой… Такое же дерево поменьше воздвигается в его юрте. На нагруднике орочского шамана изображены три мира – верхний, средний и нижний. На нем фигурирует мировое дерево – лиственница, по которой шаман взбирается в верхний мир. Падение шамана с этого дерева вниз повлечет за собой гибель всего мира”. Штернберг исследует название этого дерева у разных сибирских народов и приходит к заключению, что оно означает “дорога”».
В книге Анны Васильевны Смоляк «Шаман: личность, функции, мировоззрение» рассказывается, в частности, о шаманских столбах, являющихся одновременно и «мировым деревом», и «птицей тройкой»:
«Непременными атрибутами нанайских и ульчских шаманов были стоявшие у дома своеобразные столбы тороан <…>, нечто вроде жертвенника. Их было три: средний <…> был выше дома, по бокам – столбы поменьше. Иногда столб был только один. Это были обыкновенные деревья, несколько обтесанные снизу. <…> На вершине центрального столба (а иногда на всех трех) помещались скульптурные фигуры птиц (чаще – кукушек). <…> Эти птицы “поднимали шамана на небо, и он там разговаривал с богом”. Кукушки <…> выполняли и другую роль. Вместе с другими птицами буни гаса (птицы загробного мира) они душу умершего человека перед отправлением в буни превращали в птицу».
Средний столб у Чичикова – это коренной конь его тройки, чубарый (то есть конь, имеющий темные пятна на светлой шерсти). Чубарый соотносится с самим Чичиковым (Селифан обращается к чубарому, в частности, со словами: «Ты думаешь, что скроешь свое поведение. Нет, ты живи по правде, когда хочешь, чтобы тебе оказывали почтение»). Масть коня напоминает и цвет «Белого кита» – мифического зверя и Хозяина смерти – из романа Мелвилла (который на самом деле темный, но с белыми пятнами, благодаря которым он и получил свою кличку: «небывалый белоснежный, изборожденный складками лоб и высокий пирамидальный белый горб»). Да и чудесное Сампо из «Калевалы» – пестрое. Или, например, в «Парцифале» (около 1200–1210), рыцарском романе Вольфрама фон Эшенбаха, у Парцифаля есть восточный сводный брат – его двойник-антипод, которого зовут Фейрефиц (от старофранцузского «vaire fiz» – «пестрый сын»). Дело в том, что он родился пятнистым («ja ist beidiu swarz unde blanc» – «да, он и черный, и белый»). Речь здесь идет о том, что можно было бы назвать волшебными шахматами. В них соединяются свет и мрак, наземный и подземный мир. Это синоним лабиринта. Шахматы обычно появляются в художественном произведении, когда происходит гадание о судьбе. В шахматы иногда герой играет с чертом (например, в фильме Ингмара Бергмана «Седьмая печать»). (А в романе Томаса Манна «Доктор Фаустус» «шахматность» проявляется в одежде черта, явившегося герою: «поверх триковой, в поперечную полоску рубахи – клетчатая куртка». Подобное мы видим и в «Мастере и Маргарите» Булгакова: «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок…») Так и Чичиков играет с Ноздревым в шашки.