Другая страна - стр. 30
Он был так же одинок, как и я, вечно работал один, и ему хотелось поговорить. А рассказывать он умел, и было что, даже анекдоты у него были приурочены к теме разговора. Причем, рассказывая, вечно что-то чинил, я никогда не видел его ничего не делающим. Только иногда заходил к нему уже пожилой мужик, но при виде меня моментально исчезал не здороваясь.
– Ты не обращай внимания, – сказал Ицхак мне как-то. – Фроим хороший человек, но русских он совершенно не переносит. У него всю семью в Гражданскую войну убили. Уж столько лет прошло, а как слышит слово большевики, так буквально звереет. Сам знает это за собой, вот и старается исчезнуть. А что ты удивляешься? Думаешь, только белые погромы устраивали? Он из Ростова, из купеческого сословия. Когда красные пришли, они не только казакам показали, где раки зимуют, многих постреляли. А папаша у него был сильно патриотичный, на белое дело жертвовал. Вот их всех, шестнадцать душ, с малолетними детьми, к стенке и прислонили. Он один остался. Прапорщик военного времени, служивший у Деникина и выкинутый в отставку по происхождению, от большой любви к евреям у офицерья. Так что и белых он тоже не любит. Вот у Махно такой ерунды не было, всех принимали.
– Ты что у Махно был? – изумился я. Образ вечно пьяного грабителя, трясущего пассажирский поезд в поисках драгоценностей, совершенно не стыковался с моим собеседником.
– Э, парень, где я только не был, и куда меня только не носило… Смотри, говорят про человека – ровесник века. В смысле, в 1900 родился. Я считаю, что наш век начался летом 1914 г. То, что было до первой мировой – еще девятнадцатый век. Джентльмены, благородные дамы, гувернантки и мужик, снимающий кепку перед барином, который вышел прогуляться к речке для аппетита и еврейские местечки, которых больше нет. Все это кончилось с первым снарядом. Только многие до сих пор не поняли. Одни ностальгируют по своей жизни в России до революции, другие отрицают все что было. Вот ты знаешь, почему многие не хотят на идиш говорить, только на иврите? Для большинства из них это отец, работающий за гроши, вечное отсутствие денег и сердобольные соседки, сами не слишком богатые, подкармливающие соседского малыша. Идиш – это беспросветная бедность, покосившаяся халупа, жалкий перловый суп и вечное отсутствие керосина. Все серое и жалкое собирается и выражается в этом языке. Ну, да – кивнул он, увидев мой взгляд. – Я и про себя тоже, поэтому их прекрасно понимаю, но сам этого не стыжусь.
– Это я как раз очень хорошо понимаю, – сознаюсь, – сам так жил, когда мать приходила с работы, еле ноги передвигая, а по ночам плакала, что мне новые ботинки купить не может. С детства слышал, посмотри на меня, я не имею образования и работаю на двух работах. Хочешь нормально жить – иди в институт и получи полезную профессию. Хочешь, чтобы тебя уважали – будь лучше других.