Дрожь - стр. 24

Он танцует. Говорит с шаром из лохмотьев, бросает камень в небо, танцует, за руку ведет покалеченного отца по полю и поглядывает на луну, пожираемую размытым, кружится с девушкой во дворе, знакомом и незнакомом, танцует, а потом сползает с нее, вспотевший, счастливый, и танцует, хотя мир уже не такой, как раньше, он за стеклом, за двумя, пятью, двадцатью стеклами, он больше не видит мир, но продолжает танцевать, а потом смотрит на животное, бьющееся в конвульсиях…

Лоб.

Лоб горит. Виктусь шатается, одна нога, вторая, болото мельчает и отпускает его, дает упасть на землю, а земля мягкая, и в ней слышится рев отца.

Янек всем телом бился о доски, которые сам сколачивал, и знал, что они не поддадутся, но продолжал колотить и орал, что поубивает, клянется, что поубивает всех.

Смеркалось, и вишневый дракон, как всегда, поджег небо над полями. Зубач в тишине грыз землю и отвернулся, не хотел видеть, что чудовища делают с Виктусем в поле.

Ирена выла. Казю стоял на пороге и плакал.

– Сынок! – кричал Ян. – Открой, сынок, открой курятник, Казю!

Казю боролся с вилами, а отец умолял его делать это быстрее и с силой. Наконец оказавшись снаружи, он спросил, оглядываясь по сторонам:

– Куда они пошли? Сынок, говори же, куда пошли!

Казю отступил и указал рукой на поле. Янек побежал, но сразу вернулся и поднял из травы топор. Ирена неслась за ним. В поле виднелись фигуры убегавших чудовищ. Вдоль борозды полз Виктусь, его лицо было залито темной кровью.

Ирена упала перед ним на колени, осторожно ощупала голову и все тело, потом обняла, размазывая его кровь по своей щеке.

– Не бойся. Мы зашьем это, не бойся.

Ян отнес сына домой, где ему промыли рану и приложили к ней хвощ. Ирена аккуратно обмотала голову мальчика платком.

– До свадьбы заживет. – Она улыбнулась и взглянула на Янека, который все еще сжимал в руке топор.

В ту ночь он не спал. Сидел за столом и смотрел на лежавшую перед ним Библию. Под утро издалека донесся звук грома. Затем хлынул дождь. Ян стоял на пороге и долго всматривался в капли, высоко отскакивавшие от утоптанной земли, затем зашел в дом и бросил Священное Писание в печь. Обложка сморщилась и начала уменьшаться, а пламя постепенно продиралось через книги и Евангелие.

На следующий день на полях еще долго стояли блестящие лужи. До заката ни один человек не прошел мимо дома Лабендовичей.

– Можно выйти? – спросил Виктусь перед наступлением темноты, подняв забинтованную голову и смотря на отца.

– Выйдем вместе.

Они обошли двор, заглянули за овин и в колодец. Виктусь направился к дому.