Драконы, твари, люди. Часть 2: Интеграция - стр. 31
– Привет! А знаешь, что из… из земли растёт, но не вырастает, засеивает снегом и… и…
– Снегом засевает да камнями плодоносит, – подсказал Дима.
– Да! И камнями плодо-носит!
Лазаревский удивлённо замер. Дима фыркнул.
– Не подсказывай! – рявкнула на него Дара.
Тут уж Дима не выдержал и заржал в голос.
– Вообще молчу!
– Дай подумать… – Профессор с крайне сосредоточенным видом почесал затылок, но Дима видел, что седые усы у него подрагивают в предательской улыбке. – Может, каменный дуб зимой?
– Неправильно! Это гора. Я точно знаю! А снег и камни – это лавина, я видела!
…вот сейчас она как ляпнет про горы Илариона, то-то Стрельницкий заинтересуется.
Уловив Димино недовольство, Дара тут же переключилась на него:
– Дима, да? Да? Я угадала?!
– Угадала, угадала, – успокоил её Дима, и Дара гордо встопорщила гребень, приосанившись.
По связи на Диму хлынула радость-гордость-торжество Очень Догадливого Дракона, который справился с детской загадкой без подсказок партнёра, – и он охотно отозвался одобрением.
– Это ведь из сказки про пастушка и тролля? – с улыбкой спросил профессор.
– Да! – обрадовалась Дара. – Зна… знаете?
Это Дима аккуратно попросил её перейти на «вы».
– Я её ещё дочкам читал, когда они были маленькие… и внуку потом. А вы, значит, уже до самостоятельного разгадывания загадок дошли? Молодцы! – Он обернулся к Диме. – А что это на Даре такое надето?
Дима окинул взглядом конструкцию из массивных ремней, охватывающих шею и тело между передними лапами и крыльями. За холкой на них крепилось импровизированное седло-скатка.
Не самая изящная конструкция, что говорить, – но со своей задачей, случись чего, справится.
– Сбруя. Мы… тренировались с утра.
– Дара, тебе не мешает?
– Конечно, нет! Я ведь Димин дракон, не ничейный. А Дима мой пилот, он знает, как сбрую делать!
…Дима правда очень старался не «суфлировать». Но Дарина речь всё равно резко усложнилась, стоило восстановить связь.
А Лазаревский слушал Дару внимательно, кивал, расспрашивал о прочитанном – и Дима поймал себя на том, что наблюдает за ними с чрезвычайным умиротворением.
Ушла неуютная тревога, и Большой мир затих и больше не лез никуда. Можно было просто сидеть на перилах крыльца, любоваться Дарой, успокаивая её, если что-то не получается, и курить – медленно, мелкими вдохами, – выданную Сергеем Александровичем сигарету.
Стрельницкий, в кои-то веки убрав свою гарнитуру в карман, курил рядом и тоже взирал на происходящее с редкостным благодушием.
…можно так будет всегда?
***
Чувство, снизошедшее на Сергея, было даже непривычным.
Удовлетворение. Умиротворение. Ощущение, что мир вернулся на проложенные рельсы, и есть шанс, что проедет по ним хоть немного.