Драконова воля. Книга вторая - стр. 43
— Что? — игриво спросила я, еще плотнее прижимаясь к мужу.
Рензо приподнялся и, посмотрев на меня сверху вниз, шепотом закончил:
— Я ужасно тебя хочу. Не так, как раньше, сильнее.
— Ллары обмыли нас заговоренной водой с травками. Уловка, чтобы первая брачная ночь точно не прошла впустую.
— Это началось еще до столицы, — сказал Рензо. — В какой-то момент, увидев тебя, я просто начал… звереть.
— Ну так иди ко мне, мой зверь, — промурлыкала я, раскрывая объятья для мужа.
Рензо и впрямь был необычайно страстен, но я снова ничего особенного не почувствовала, кроме кажущегося теперь неприятным запаха мужа. Раньше, бывало, я сама приставала к нему и покоя не давала, но только не в эту ночь – в эту ночь я лишь притворялась.
Когда, наконец, муж обессилел и заснул, я аккуратно высвободилась и, укрывшись покрывалом, стала смотреть в темноту. После четырехкратного подтверждения брачной ночи у меня появилось ощущение, что меня использовали… Надеюсь, я накрутила себя, и подобное испытывают все женщины после родов. Я люблю Рензо, он молод и красив, он физически подходит мне, он чистоплотен, наконец – никак он не может быть мне неприятен! Я просто еще не до конца восстановилась… наверное.
Церемония принесения клятвы стала событием в жизни империи. Были приглашены самые родовитые плады империи и важные люди не драконова происхождения; усилена охрана и перепроверены лица, окружающие меня. Интересно, что когда мой статус взлетел до небес, я оказалась в положении еще более унизительного подчинения, и мне вообще не позволяли ничего решать, все решали за нас с Рензо: где мы будем находиться, как будем одеты, как будем отдыхать.
Я и сына в эти дни видела лишь мельком; теперь возле него была не одна только любимица Дора, но и еще три няни драконова происхождения. Император, очевидно, не считает меня матерью в полном понимании этого слова, как, впрочем, и других эньор – наше дело рожать, а воспитывать должны другие.
Стоя в главной парадной зале дворца, наряженная, причесанная и накрашенная, я ощущала себя рыбой, выброшенной на берег – мне не хватало воздуха. Высокие стены словно надвигались на меня, лепнина, стилизованная под языки пламени, тревожила, а безумная роскошь обстановки не восхищала, а угнетала.
Голова заболела, и перед глазами засверкали маленькие молнии.
— Мигрень началась, — шепнула я, глядя на придворных, напоминающих мне жужжащих пчел. Они «жужжали» обо мне, о моем сыне, Рензо, Брадо, его вдове, которая то ли должна появиться, то ли не должна…
— Потерпи, — шепнул Рензо, чьи и без того кудрявые волосы зачем-то дополнительно завили.