ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами - стр. 2
Улыбается – бабочка показывается из-за выступа. Секунду парит в воздухе и причудливым зигзагом приземляется на пустующую с ночи флягу. Не закрыта. Незачем. Сегодня не добрался до воды. И не доберется. Уже и не надо. Одной проблемой меньше. Это преимущество скорой и неизбежной смерти – отсутствие каких-либо проблем.
За неделю выходил к ручью трижды. Всякий раз ночью. До реки далеко, да и вода в ней – грязь, смешанная с кровью, – вверх по течению большие бои. Ручей гнилой. Течет через «городок» гиен. Четверо с отряда за прошлый месяц отравились. Что-то желудочное. Трое до сих пор на молочном пайке. Одного и вовсе отправили в Москву. Печень ушла. Навсегда. Похоже, комиссуют. Молодой. Брился раз в неделю. С учаги месяц как. Ускоренный выпуск. И не повоевал-то совсем. Первый выход. Годы подготовки – нулевой результат. Что и почему – до конца не разобрались. Молодой повезет в себе в столицу анализы. Там разберутся.
Полевые эскулапы свалили все на гиен, согнанных войной с юга в места, где их никогда раньше не водилось. Он был в этом «городке». Пара гектаров. Норы, лежки, пылевые ванны. И раньше был. И в эту неделю. Часть корректируемых им позиций противника оттуда как на ладони. Еще и прикрытие. Вонь – ни одна свалка рядом не стояла. Потей, не мойся – не вопрос. Не то что человек, ищейка не учует. А понакопано… Будто инженерный батальон стоял. Есть, где отлежаться. Если не брезгуешь. Кости, остатки шкур, трупы людей и животных. Сколько они там падали понатаскали в свои норы, прежде чем уйти дальше на север? Вот и кидай аквахлор в воду. До ближайшего города – точнее того, что от него осталось, – пара сотен километров, а из фляги несет водопроводом. Война все смешала. Вода, хлор, гиены, люди…
Бабочка перебралась по телу фляги на горлышко. Ищет хоть каплю воды. Тщетные поиски. Плюс тридцать пять в тени. Солнце днями висит почти в вертикаль. Вечером уходит быстро. Будто падает. И так же, прыжком, встает. Облака – редкий гость. Гипсово-белые. Без намека на дождь. За неделю с неба не упало ни капли. И нечего ждать. Не сезон. И без того пустыня стала ею вдвойне. Все нипочем, только Авалокитешваре2 напротив. Но и его тысячелетняя каменная улыбка в этом удушающем мареве кажется выжатой, придуманной, ненастоящей. Нельзя же так улыбаться в такие дни. Но, быть может, все дело и не в жаре вовсе. Когда ее здесь не было? Быть может, виной всему бои полугодовой давности. Тогда разрушили без шанса на восстановление соседние петроглифы Шакьямуни и Амитабхи3. Одиночество сжало третьего до размеров его скалы, казавшейся некогда такой неприступной и величественной. И, видя украдкой полуразрушенную святыню, он ясно понимал, что бесконечного сострадания Авалокитешвары теперь не хватает на всех. Да и никогда не хватало.