Дожить до рассвета; Сотников; Обелиск; Журавлиный крик; Знак беды (сборник) - стр. 54
Первым не выдержал Лукашов.
– Ну что там? Немцев много? – тихо спросил он за спиной лейтенанта.
– А нету немцев. Склада тоже нет, – легко ответил Пивоваров.
– Как нет?
Лейтенант внутренне сжался.
Он не видел, но почти физически почувствовал, как встревоженно замерли за его спиной лыжники, и, долго не выдержав, сам поднялся на ноги.
– Как нет, лейтенант? Это что – в самом деле? – поднялся вслед за ним Лукашов. Все остальные в крайнем удивлении, почти с испугом смотрели на командира.
– Да, базы нет. Наверно, перебазировалась в другое место.
Стало тихо, никто не сказал ни слова, только Краснокуцкий сквозь зубы сплюнул на снег. Заяц все еще недоумевающе глядел в лицо Ивановскому.
– Называется, городили огород! Плели лапти, – бросил в сердцах Лукашов.
– Что поделаешь! – вздохнул Краснокуцкий. – На войне все случается.
– А может, ее там и не было? Может, она где в другом месте? – недобро засомневался Лукашов, по-прежнему стоя обращаясь к лейтенанту.
– Там была, – просто ответил ему Пивоваров. – Столбы вон остались. Без проволоки только.
Лейтенант отошел от волокуши, скользнув взглядом по Суднику, который с бруствера напряженно смотрел в ров. Командир старался не видеть Лукашова, но он чувствовал, как недобрая, злая сила распирала старшего сержанта, и тот готов был начинать ссору.
– А что, и следов никуда нет? – со спокойной деловитостью спросил Дюбин.
– Ничего нет, – сказал Ивановский.
– Что же получается… Как же так? – не унимался Лукашов. – Кто-то виноват, значит.
Лейтенант резко обернулся к нему.
– Это в чем виноват?
– А в том, что понапрасну этак выкладывались! Да и люди погибли…
– Так вы что предлагаете? – осадил его лейтенант резким вопросом.
Он не мог начинать с ним спор, так как знал, что в этом их напряжении недалеко до ссоры, к тому же он не мог не чувствовать, что в значительной степени старший сержант прав. Но зачем теперь много говорить об этом, без того было тошно, каждый переживал эту неудачу. К тому же в таких случаях в армии было непозволительно выражать свое недовольство или возмущение – подобное всегда пресекалось с наибольшей строгостью.
Лукашов же загорячился, глаза его зло блестели, одутловатое в щетине лицо стало недобрым.
– Что мне предлагать? Я говорю…
– Помолчите лучше!
Старший сержант умолк и отошел в сторону, а лейтенант опять сел в снег. Разговор был не из приятных, но что-то томившее его с утра разом спало, как-то само собой все разрешилось, хотя, может, и не самым наилучшим образом. К нему больше не обращались, наверно, видели, что теперь он знает не больше остальных. Бойцы молча ждали новой команды или решения, как быть дальше, и он, поняв это, достал из-за пазухи карту. Он попытался все же что-то найти на ней, что-то решить про себя, пытался понять, куда с наибольшей вероятностью могла переместиться эта проклятая база. Но сколько он ни вглядывался в карту, та не ответила ни на один из его вопросов, красная линия шоссе скоро убегала за ее край, соседнего же листа у него не было. И здесь, а наверное, и дальше удобных для складов мест была пропасть: в лесах, перелесках, овражках. Где ее искать?