Дождь тигровых орхидей. Госпожа Кофе (сборник) - стр. 42

Брата она, конечно, не возьмет с собой, но сделает все, что в ее силах, чтобы обеспечить ему будущее. Как бы ладно все устроилось! Но как же так случилось, что Маша так рано проснулась? Значит, эфира было маловато или Вик недостаточно постарался.

Покачиваясь, Анна подошла к окну. Коньяк сделал свое дело: страх и неуверенность сменились умиротворением и покоем. Даже вид белой «Волги» под окном не волновал ее: все образуется. Она еще раз обошла квартиру и, убедившись, что следов ее пребывания здесь нет, прибралась на кухне и уже через четверть часа припарковывала машину возле дома Хорна. Она рассчитала, что Хорн, оказавшись в городе в качестве заложника хозяина «Волги», первое, что предпримет, это заедет к себе домой. Причин для этого могло быть больше чем достаточно: могут понадобиться деньги или документы. Хорн скорее откупится от хозяина «Волги», чем будет обращаться в полицию. Поэтому, оставив машину, Анна со спокойной совестью взяла такси и поехала к Руфиновым. Если бы ее спросили, почему из двух машин она выбрала именно «Волгу», Анна бы не смогла ответить. Скорее всего, потому, что «Волга» оказалась ближе к дороге, а на «Форде» ей бы пришлось долго разворачиваться, а хозяева дачи могли тем временем проснуться.

Выйдя от Геры, Вик сел возле дома на скамью и сидел так до тех пор, пока не замерз. Ему было некуда идти. Маленькая комнатка в коммунальной квартире, где когда-то давно они жили вдвоем с сестрой, теперь наводила на него смертельную тоску. Анна давно не жила с ним, еще с тех самых пор, как связалась с женатым мужчиной, который снимал для нее квартиру и долгое время содержал ее. Вик хоть и злился на него, но все же понимал, что, если бы не он, Вик не смог бы закончить художественное училище, а Анна – университет.

После получения диплома, не желая работать оформителем, Вик пытался всерьез заняться живописью, но помешала природная лень. Он писал скорее забавы ради обнаженных женщин, мужчин, которым пририсовывал крылья и хвосты, а то и просто покрывал их кожу чешуей; оригинальничал, понимая, что из-под кисти выходят сплошные пошлости и непристойности, но остановиться уже не мог – продолжал работать на публику. А публика была самая разношерстная, к нему приходили поесть, выпить и погреться друзья по училищу, знакомые знакомых, которых он и не пытался запомнить в лицо, девушки, видевшие в нем чуть ли не гения авангарда или сюра, зрелые женщины, уставшие от пресной семейной жизни и жаждавшие острых ощущений в объятиях молодого изощренного любовника. Вик, тратя деньги сестры, с блеском играл роль гостеприимного и несколько странноватого хозяина-шута, пытаясь привлечь к себе внимание если не живописью, то хотя бы необычностью нарядов и всего, что окружало его дома. Он сам себе шил невообразимые одежды из шелка или холстинки, мастерил грубые сандалии из войлока, носил рыбацкую сеть, кожаные, в заплатах, куртки, даже юбки, но – надо отдать должное – ничуть не старался походить на гомосексуалиста. Комнату свою он превратил в склад непонятных вещей, которые то и дело менял местами, то драпируя камни и ящики из-под апельсинов черным штапелем, то спуская с потолка накрахмаленные квадраты марли, расписанные в стиле ампир.