Довмонт. Князь-меч - стр. 14
– Так эти-то, Еремеевых-грибников, одних только и съели?
Отрок опять ахнул, округлил глаза:
– В том-то и дело, что не одних. И дружка их – Микитку Овруча – тоже! До последней косточки все обглодали.
– Только его одного? – хитро прищурился сыскной. – У них же дружков много было.
– Да немного, – парнишка покачал головой. – Они завсегда втроем гужевались. Еремеевы да Микитка. Микитка – за главного.
– Втроем, говоришь?
– Ага. Втроем.
– А мелкий такой… Кольша? – помощник тиуна изобразил на лице самую широкую и дружелюбную улыбку. – Неужто не помнишь, а? Ну, Кольша…
– Да не знаю я никакого Кольши! Они все втроем ходили… Не, не было больше у них в дружках никого.
– Ну, как же! – не отставал Кирилл. – Мелкий такой хрюндель… голодный вечно, все грыз – то ногти, то ложку… то какой-нибудь плесневелый сухарь…
– Голодный? Ногти грыз?
Судя по вспыхнувшим глазам отрока, сыскной все же напал на след!
– А-а-а! Вот вы про кого, господине… Есть такой, да – мелкий, голодный, лопоухий. Все его Шмыгай Нос кличут. А уж Кольша он там или кто – я не ведаю. Приставучий, гад, привязчивый… Ко всем напрашивался – возьмите с собой поиграть или там, по грибы да за рыбой… Крал по мелочи, особенно – чего покушать… Змееныш!.. Что вы, говорите, господине? Ой, не знаю я, где он живет… Хотя нет. Знаю! Он как-то про Мордуху-вдову говорил…
В Троицком храме уже начинали звонить к обедне, когда молодой растрепанный парень в длинной суконной рубахе и остром, заломленном назад колпаке неспешно спустился к пристани и, заложив руки за спину, принялся глазеть на немецкие барки. Ярмарки сегодня не было, но зеваки на берегу имелись. Кто принес чего по мелочи – выменять на какой-нибудь товар, чтоб подешевле, кто просто так – любопытничал. Таких было немного, всего-то с дюжину человек, день-то стоял не воскресный – обычный, так что все в трудах… впрочем, не все – вот ведь зеваки-то брались откуда-то!
Хотя… не простые это оказались зеваки. Как только с немецкой барки сошла по дощатым мосткам парочка приказчиков, тонконогих, в смешных кургузых кафтанах и круглых суконных шапках, так зеваки тут же бросились к мосткам, закричали, перебивая друг друга:
– Уважаемый герр, у вас сурьмы не найдется?
– А сулемы?
– Я бы тотчас же и купил! О цене сговорились бы.
– И правда – чего вам потом на солнцепеке стоять? Может, и не купит никто вашу сулему.
Не простые это были зеваки – «кокошники», так их на Пскове прозвали. Сии ушлые молодые люди промышляли девичьим да женским товаром, не артелью – сами по себе. «Кокошниками» их прозвали от девичьего головного убора – кокошника, одеваемого обычно по праздникам. Впрочем, основными потребителями их товара были вовсе не юные девушки, а знатные – и не очень – женщины, многие в возрасте весьма солидном, подкатывающем годам к тридцати. Молодость безвозвратно уходила, и увядающая красота остро нуждалась в косметических средствах, всяких там притираниях, благовониях, румянах, белилах, сурьме. Чем старше дама – тем больше она красилась! А все эти средства стоили ой как недешево, к тому же в их состав входили ядовитые соединения: соли свинца и сернистая ртуть (киноварь). Для выведения же с тела волос модницы использовали негашеную известь! Постепенно на коже появлялись тёмные пятна, их нужно было замазывать, требовалось еще больше косметических средств.