Достоевский Ф.М.: 100 и 1 цитата - стр. 12
И стал я разглядывать и вдруг увидел какие-то странные лица. Все это были странные, чудные фигуры, вполне прозаические, вовсе не Дон-Карлосы и Позы, а вполне титулярные советники и в то же время как будто какие-то фантастические титулярные советники. <…> И замерещилась мне тогда другая история, в каких-то темных углах, какое-то титулярное сердце, честное и чистое, нравственное и преданное начальству, а вместе с ним какая-то девочка, оскорбленная и грустная, и глубоко разорвала мне сердце вся их история» (19, 69; 71).
«Это вещь строгая и стройная…»
«Моим романом я серьезно доволен. Это вещь строгая и стройная. Есть, впрочем, ужасные недостатки»
[письмо Ф. М. Достоевского к брату М. М. Достоевскому от 24 марта 1845 г. из Петербурга [28 (1), 107)].
В мае — ноябре 1844 г. Достоевский работает над первой редакцией романа «Бедные люди». В романе «Униженные и оскорбленные» Иван Петрович, своеобразный alter ego писателя (его Достоевский делает автором своего первого романа, оцененного критиком Б.), ностальгически вспоминает дни творчества: «Если я был счастлив когда-нибудь, то это даже и не во время первых упоительных минут моего успеха, а тогда, когда еще я не читал и не показывал никому моей рукописи: в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим» (3, 186). Эти слова героя Достоевского явно автобиографичны.
В марте 1845 г. Достоевский завершает работу над второй редакцией романа. Писатель Д. В. Григорович, деливший одну квартиру с Достоевским, вспоминал: «Когда я стал жить с Достоевским, он только что кончил перевод романа Бальзака “Евгения Гранде”. Бальзак был нашим любимым писателем… Достоевский между тем просиживал целые дни и часть ночи за письменным столом. Он слова не говорил о том, что пишет; на мои вопросы он отвечал неохотно и лаконически; зная его замкнутость, я перестал спрашивать. Я мог только видеть множество листов, исписанных тем почерком, который отличал Достоевского: буквы сыпались у него из-под пера точно бисер, точно нарисованные… Как только Достоевский переставал писать, в его руках немедленно появлялась книга. <…> Усиленная работа и упорное сидение дома крайне вредно действовали на его здоровье; они усиливали его болезнь, проявлявшуюся несколько раз еще в юности, в бытность его в училище. Несколько раз во время наших редких прогулок с ним случались припадки. <…> После таких припадков наступало обыкновенно угнетенное состояние духа, продолжавшееся дня два или три»