Доспехи нацистов - стр. 5
Когда я наконец оторвался от бумаг, осевшая на донышке гуща подсохла и местами растрескалась. «Время спать, а мы не жрали». В животе уже посасывало от голода, а уехавшая навестить родителей Маринка все не возвращалась. Придется ужин готовить самому. Я хоть и люблю кухарничать, но от семейной жизни успел разлениться.
Впрочем, в холостяцкой стряпне есть свои прелести – никто не мешает. Я поджарил картошку с сосисками, выложил курящуюся аппетитным паром пищу на большую тарелку. Достал из холодильника упругий зеленый лимон, разрезал его пополам и полил картофель острым кислым соком. Взял вилку и жадно принялся поглощать еду, пока не остыла. Восхитительно. Божественно! Картошка хороша горячей и я уложился в тот период, когда она уже не обжигала небо, но еще не успела стать невкусной. А много ли надо одинокому ученому?
Долго наслаждаться уединением не получилось. Заклацкал в замке ключ. Маринка соизволила появиться. Я спешно проглотил остатки ужина и вышел ее встретить.
– Привет, – сказал я, помогая жене снять мокрый плащ, – там что, дождь идет?
– Небольшой, – Маринка чмокнула меня в щеку. – Здравствуй, милый, знаешь, как я по тебе соскучилась!
– Как съездила? – по возможности нейтральным тоном поинтересовался я. Маринка подлизывалась неспроста. Это настораживало.
– Хорошо, – радостно ответила жена, что-то затевая.
– Как поживают родители? – вежливо осведомился я, прикидывая, что у супруги на уме.
– Прекрасно, – оставив обтекать у двери грязные сапоги, Маринка скользнула в тапочки. – Много говорили о тебе. Ну, пошли на кухню, я пирожных купила, чай будем пить.
– Пообщались, значит, – пробормотал я.
О чем они могли говорить? Нелюбимые тесть с тещей были обо мне плохого мнения. Раньше, во всяком случае. Что и послужило причиной давнего нашего с Маринкой развода.
– Приглашали тебя в гости, – выдала наконец Марина. – Ну, зайдем хотя бы пообедать, а, милый?
– Вообще-то я сыт, – весьма двусмысленно намекнул я, указывая на пустую тарелку.
С маринкиными родителями мы ненавидели друг друга тихой ненавистью. Они считали меня «жуликом и тунеядцем», в чем однажды сумели убедить свою дочь, я же отвечал вполне естественной неприязнью. Так меня и игнорировали, даже когда мы с Маринкой снова расписались. Однако, после того, как я ухитрился поправить финансовое положение, родичи стали меня привечать, вызывая злорадство жалкими потугами к примирению. Сегодня был один из таких случаев, когда я торжествовал. Обычно я отказывался…
– Ну пожалуйста, – взмолилась Маринка и мне сделалось ее жаль.
– Даже не знаю, – по привычке стал отнекиваться я, но, поймав маринкин взгляд, понял, что придется отойти от этой пагубной практики. Сегодня был день принятия лестных предложений.