Дороги скорби - стр. 8
Волк впился когтями в позеленевший от времени череп, и тот раскололся.
– Я теряю терпение, смертный. Если это исповедь, то ты зря стараешься.
– Тебе интересно, для чего я пришёл сюда без оружия. Так знай же, что намерения мои чисты, как слеза праведницы, и столь же благородны, сколь ты свиреп, а я добродетелен. Лживые и подлые люди барона Рутгера говорят, что сладкий голос, который разносят ветра, не может принадлежать прекрасной женщине, и потому принято полагать, что Амелия – ведьма из культа Рогатого Пса.
– Ты слышал о Рогатом Псе?
Не рискнув сбиться с мысли, вор продолжил, игнорируя заданный вопрос:
– Ведьмы, как всем известно, – согбенные нечестивостью старухи. Потому Амелию и нарекли Крысой. – Видя, как ярость вновь охватывает волка, Рихтер продолжил: – Я же с этим не согласен. Нет! – голос сорвался на крик. – Дай сперва закончить! Не надо душить!
– Мое терпение на исходе.
– Узнав о планах мерзавца Рутгера изловить и посадить Крысу… Прости, Амелию на цепь, поспешил в вашу обитель, дабы предостеречь.
– Ты хорошо говоришь, и я знаю, что прямо сейчас по лесу идёт группа воинов. Я слышу проклятия, коими они осыпают… Крысу, – волк приблизился и извлёк из трясущихся рук Рихтера оружие. – Я займусь ими, но сперва ты. Скажи, неужели оно того стоило?
В вопросе зверя вор услышал нечто человеческое. Нечто отдаленно напоминающее сочувствие.
На смену дремотной тишине дубравы нечто иное. Неестественное и, если угодно, волшебное спокойствие вновь поселилось в душе Рихтера. Он закрыл глаза и, склонив голову в ожидании рокового удара, набрал полную грудь воздуха, различив в нем аромат мёда и корицы, а после был лишь свист рассекаемого клинком воздуха.
Боли не последовало, как, впрочем, и самого удара.
– Открой глаза, – обратилась к вору обладательница прекрасного голоса. – Скажи мне, что ты такое? Тебя, как и нас всех, манят Дороги Охоты. Кто ты и почему рискнул всем, явившись ко мне?
Выпал шанс, и упускать его было нельзя, а потому Рихтер начал лгать с новой неистовой силой:
– Я менестрель.
Она рассмеялась:
– На моих Дорогах редко встретишь поэтов. Ты заинтересовал меня, и мы могли бы поладить. Никто не тянул тебя за язык, но я не прощаю лжи. Знай это и открой, наконец, глаза.
Крыса поступил, как велели. Он обомлел, увидев молодую женщину, облаченную в зеленое шёлковое платье. Ее хрупкие плечи украшал платок дивной вышивки, и локоны вьющихся огненно-рыжих волос играли золотом в тусклом свете заходящего солнца. Меч застыл перед самой шеей парня, но бледная, как мрамор, и тонкая, словно лёд, рука крепко сжимала помутневшую сталь клинка.