Дороги, которые нас выбирают - стр. 2
– А у нас чечевицу вчера готовили.
…До двух часов следующего дня, когда сели обедать, все было тихо, но за обедом вдруг оказалось, что мальчиков нет дома. Послали в людскую, в конюшню, во флигель к приказчику – там их не было. Послали в село – и там не нашли.
По счастью, в селе случился в тот день полицейский урядник Ярохин, приехавший в сопровождении двух нижних чинов расследовать смертоубийство крестьянина Овсянникова В. И., случившееся на свадьбе его сына Овсянникова И. В. Никаких пинкертоновских подвигов от Ярохина не требовалось: надежно связанный убийца уже сидел в чулане, свидетелей набиралась полная горница, оставалось только заполнить бумаги и доставить преступника в уездную тюрьму.
Узнав о пропаже мальчиков, урядник отложил почти завершенное следствие, уселся в свои розвальни и двинулся в усадьбу Королевых. Следом верхами двигались двое нижних чинов.
Беседовал урядник с родителями в столовой, одновременно заполняя какую-то бумагу. Спрашивал про Парамоновский лес – большой, дни напролет блуждать можно, – и начинавшийся буквально в версте от имения.
Мамаша Королева плакала.
Старшие девочки переглядывались. Золотой песок и слоновая кость казались им все менее привлекательными…
2. 1918
Бешеная скачка перевалила на шестую милю, когда лошадь Боба Лагарры поскользнулась на мшистом валуне и сломала переднюю ногу.
Лагарра пристрелил ее, и бандиты занялись каждый своим делом: Боб снимал с кобылы упряжь, Акула Додсон о чем-то размышлял, поигрывая рукоятью кольта. Боливар, каурый жеребец Акулы Додсона, тут же принялся щипать траву, благодарный за недолгую передышку.
Грабители остались вдвоем: третий член шайки, индеец-полукровка Джон Большая Собака, лежал далеко позади, у водокачки, не разминувшись головой с пулей, выпущенной из винчестера охранником почтового вагона.
Затылка у Собаки не стало, а его мозги расплескались пятном не менее ярда в длину. Собачья смерть во всех смыслах… Но компаньоны покойного не грустили о нем ни секунды. Едва лишь душа Собаки полетела к Маниту, а его мозги к рельсам и шпалам – доля каждого из двоих уцелевших выросла на одну шестую.
Не стоило бы разоблачать застреленную кобылу, снимая с нее уздечку, седло и прочие лошадиные путы и вериги, достаточно было бы отвязать брезентовый мешок с добычей. Но оба понимали: лучше потерять немного времени, но не оставить следов.
Лагарра, как истинный мексиканец, отличался склонностью к позерству, к трескучим фразам и эффектным жестам… И к безвкусно-роскошной лошадиной упряжи: пышная бахрома, золоченые бляшки, наклепанные повсюду. И его, Лагарры, многочисленные серебряные монограммы, из множества переплетенных букв. (Боб, как и прочие мексикашки, являлся носителем целой грозди имен: Борхес-Антонио Ледехас ла Гарра Делькон; Акула Додсон выслушал, хмыкнул и тут же забыл, сократив до Боба Лагарры.)