Дороги и перекрестки - стр. 31
– Ага, молодость и наивность – синонимы.
– Тогда до вечера.
– Лис, и что ты себе работу ищешь, ушла бы лучше пораньше домой, он же кряхтун еще тот.
– Ну и что, мне жаль его.
– А вот не надо людей-то жалеть. Зачем их унижать жалостью? Людям нужно уважение и чтобы к ним относились по-человечески, но никак не жалость.
– Интересно, как он стал инвалидом?
– Больше чем уверена, что его история, как и большинства, таких же, как он, совсем неинтересная и банальная. Сахарный диабет либо обморожение.
– Так почему ты осталась работать в этой богадельне?
– Допустим, это не богадельня, а дом для престарелых.
– Один хрен.
– Когда появится какой-то опыт работы, наверное, меня здесь не будет, а пока так… скучновато, не всегда приятно, но терпимо.
– А я не понимаю, почему я не могу прожить, а не протерпеть остаток своих дней. Почему меня списали, как испорченный товар, выбросили, как ненужный хлам? Я мешал им, доставлял много хлопот, денежных трат, был обузой, не приносящей уже никакой пользы? Я кормил их и утирал им сопли, когда они были беспомощными. А они? Решили, что здесь мне будет лучше, спокойнее. Конечно, нет никого хуже родственников.
– А они приезжают навестить вас?
– Один раз за два месяца на полчаса. Дочь. Уж не знаешь, дочь ли. Я злой, жесткий, язвительный – да, но я не эгоист. Я могу ранить словом, но делом никогда. Я не люблю своего зятя, и есть за что. Что мне притворяться, что он обожаем и почитаем мной? Притворяться – все равно что лгать. А буддистам вдвойне тяжело: им нельзя ни лгать, ни думать о других плохо, все грех. Из-за него я уже год обнимаюсь с костылем.
– Как из-за него?
– Вот так. Он у нас великолепный врач, мастер своего дела.
– Он – хирург?
– Нет, он диагност.
Все банальнее, чем ты можешь предположить. Меня хотели назвать, но не назвали Алисой. И чудес не бывает. Только убывает число отмеренных мне и тебе лет.
Расплываются чернила на листе старой бумаги и становятся большой кляксой. Пожелтевшие страницы, красочный гербарий, засушенный в детских книгах, в детских снах и мечтах о взрослой жизни. Иссохшие морщинистые руки будут листать календарь, и вспомнить не о чем почти.
Как хочется в дождь сесть у окна и успокоить ветер, бормоча невнятно волшебные слова на санскрите. Молитвы. Мне жаль тебя до слез. Все будет так, как мы запишем себе в тетрадь, в блокнот.
Вечереет, я наблюдаю за тем, как из шума рождается тишина. Среди подушек и одеял слез никогда не будет видно. Спокойно играет музыка без слов. Так нежно я опять рисую тебя без кисточки и акварели, легкими штрихами фраз, оплетая паутиной букв. И жду, когда же зацветут вишни и упадут небеса, омыв сады сладкой водой.