Дорога великанов - стр. 3
– Хорошие критики понимают: если автор на цыпочках ходит вокруг да около интриги – это важнее самой интриги. Это подлинная литературная прогулка, путешествие. Если бы тысячи страниц печатались лишь ради того, что должно быть сказано, – какой в этом интерес? Я слышала столько гадостей в адрес людей, которые их совершенно не заслуживали! Мэри Маккарти и Генри Миллер[2], не способные глубоко проанализировать тексты Сэлинджера, писали о нем такую чушь, что порой я начинала сомневаться, так ли уж хороши их собственные произведения. Иногда я просто из себя выхожу! Не буду вам пересказывать всё, что я читала о Карвере. Конечно, теперь ему отвели место в «пантеоне» великих писателей, если вообще не похоронили в семейном склепе Чехова, но я помню, как все злословили по поводу его минимализма[3]. Слава пришла после смерти. Все предпочитают мумий живым людям. Ну и черт с ними: пускай делают, что хотят, но не рассчитывают на меня, когда дело касается детективов, ясно? Слабый, презираемый жанр. Ни один детектив не в состоянии правдоподобно представить жизнь.
Он говорит, не повышая голоса. Он редко повышает голос. Его гнев крепко-накрепко заперт в герметичной пуленепробиваемой голове. Когда он в гневе, никто об этом не знает.
– Но если вы совсем не хотите детских книг…
Он вроде бы согласился, так почему она возвращается к вопросу? Он встречал многих людей, не способных сделать шаг вперед без оглядки назад.
– Я вам сказал, что прочту.
Она кривит губы – жалкая улыбка. Смотрит на часы и пытается сбросить с себя его навязчивый взгляд. Она принимает его взгляд за дурное намерение, хотя на самом деле он просто устал таращиться в стенку за ее спиной.
– Когда увидимся?
Внезапно она кажется ему удовлетворенной.
– Через четыре недели.
Он мог бы запретить ей к нему приходить. Достаточно было бы предупредить администрацию. Она просто передавала бы ему книги. Разумеется, у него есть право на такое пожелание, но это чересчур. Иногда его одолевает глухая ярость: ведь вместо женщины он видит высоколобую даму с волосами, похожими на мокрые колосья. Он уверен, что она сидит на какой-то наркоте. Она из тех, кто за завтраком держат кофе в одной руке и сигаретку с марихуаной в другой, забывая поесть. Наверное, целыми днями глушит содовую и перекусывает гамбургером, вобравшим в себя весь жир со сковородки. С тех пор как она стала его навещать, то есть уже тридцать лет, он благодарен ей за то, что она не изливает душу, не говорит о личном. Он бы этого не вынес. Сложно объяснить, но его не отпускало чувство омерзения. Он согласился на профессиональные отношения, не более. На корню душит всякую фамильярность, она это знает. И ни разу не дала маху.