Дорога в снегопад - стр. 15
Наскоро простившись с Леной, Кира помчалась к матери на Барклая и по дороге даже дважды выезжала на встречную. Ворвавшись в квартиру, она убедилась, что отсутствует не только сам Гоша, но и многие вещи, необходимые для его путешествия. Мать ее Надежда Сергеевна, в облике которой действительно угадывалось что-то властное, сидела перед ней на стуле с совершенно беспомощным выражением лица.
– Ну не в милицию же было мне звонить, – растерянно сказала она.
– Да хотя бы и так, мама! – раздраженно ответила Кира, скользнув взглядом по фотографии деда в военной форме, висевшей над старым буфетом.
Методично она обзвонила всех мальчиков, с которыми водился Гоша, и от одного из них наконец узнала, что он уехал в Воронежскую область в какой-то лагерь экологического протеста. Ничего больше, кроме такой скудной информации, добиться ей не удалось.
Этот последний подвиг Гоши буквально отнял у нее последние силы. Если до этого с положением дел ее примиряло хотя бы то, что старая квартира, в которой жила Надежда Сергеевна и где нашел прибежище блудный сын, находилась по московским меркам совсем рядом с той, откуда он ушел, и она жила надеждой, как философски предполагал Митя, что дурацкая оппозиция скоро надоест Гоше, некоторые подробности жизни образумят его и он, набив шишек, вернется к родителям, то теперь разрыв приобретал какие-то поистине катастрофические формы. Ведь еще две недели назад они спланировали летний отдых в Хорватии, где ее институтская подруга имела собственный дом, и Гоша не шутя собирался, и Кира уже даже выкупила билеты.
Только в середине июля Алексей дал наконец слово своему однокурснику Косте Ренникову провести выходные у него на даче. А до этого состоялся его первый настоящий выход в лето. За какой-то надобностью около полудня он вышел из дома и окунулся в душистую смесь цветущих трав и вошедшей в полную силу листвы деревьев, которую солнце помешивало на своем медленном пока еще огне. Он прошел рощей, пересек противотанковый ров, которому было уже под шестьдесят, и незаметно для себя оказался на той стороне района, которую называли Крылатскими холмами. Здесь на месте бывших деревень дремали последние многоэтажки, доцветала сирень и старые яблони рассыпали напоказ по своим узловатым веткам будущий урожай. На одном из холмов, который некогда горнолыжники надсыпали для своих нужд, загорали люди, носились собаки. Склоны поросли высокими травами, и тропинки терялись в них бежевыми нитями. В стороне Мневников висел над рекой автомобильный мост, две блестящие, точно ледяные, полосы Гребного канала уходили в сторону садового поселка «Речник», а за ними широко лежала речная пойма, уставленная купами крупных ракит. С вершины холма, на котором, словно маленькая крепость, криво стояла будка подъемника, мир был виден весь, как на картинах старых голландских художников. Вернее, то был не весь мир, а только его образ, доступный сферическому зрению наблюдателя. И наблюдатель, если, конечно, обладал этим даром, видел в одно и то же время множество вещей: как машины едут через мост, как по воде Гребного легко скользят двойки и четверки, как у церковной ограды остановилась богомолка и, мелко крестясь, кладет поклоны, как по террасам склона к роднику, белея канистрами, спускаются люди, как мчится велосипедист под уклон велотрассы, как птицы кружат над кронами гигантских тополей и как садятся на блещущие под солнцем золотые кресты куполов церкви Рождества Богородицы. Все здесь было окутано негой погожего летнего дня, как и десять, как и двадцать и тридцать лет назад, когда они с мамой выходили сюда на прогулку: он с сачком, она с раскладным стульчиком. И самое удивительное во всем этом было то, что все эти люди, птицы, насекомые совершали свои действия независимо друг от друга и даже ничего друг о друге не зная, но вместе их движения, которые отсюда, с высоты, казались плохо понятным копошением, и создавали тот образ обитаемого, живущего мира. Только сейчас на этом холме у него возникло чувство дома, он осознал, что вернулся, и вернулся надолго, на целый год, и что-то – слежавшаяся толща насыпной земли – подсказывало ему, что пребывание его здесь будет приятным.