Дорога в декабре (сборник) - стр. 109
Летим по городу, как ангелы, дышащие перегаром. На ухабах выпитое и съеденное взлетает вверх, но мы крепко сжимаем зубы. Между тем Андрюха открывает еще одну бутылку и, чокнувшись со стеклом, потребляет первым, уменьшив содержимое на четверть.
– Вась, тебя попоить? – предлагаю я водителю, получив бутылку.
Вася протягивает руку, и я вкладываю бутылку в его раскрытую клешню.
– Смертельный номер, – говорит Вася. Не отрывая глаз от дороги, он опрокидывает бутылку в рот и делает несколько внушительных глотков, даже не поморщившись. Возвращает мне бутылку и снова тянет руку – я вкладываю в нее куриные лохмотья. Вася целиком засовывает их в рот и с аппетитом жует. Глаза его становятся все больше и больше, видимо, от напряжения челюстей, но когда Васе удается сглотнуть прожеванное мясо, чуть осоловелый взгляд его вновь умиротворяется.
Я вижу накатывающий на нас город и с трудом сдерживаю желание выскочить из машины на улицу, побежать по дворам, крича от счастья, стреляя во все стороны. Парни не поймут.
– Андрюха, запевай! – говорит Язва.
– Какую? – ерничает Андрюха. – «Ямщик, не гони лошадей»? «Ходят кони над рекою»? «Три белых коня»?
Смеемся и валимся на бок на очередном повороте.
– Давай про ямщика, – говорит Язва.
– «Ям-щик, не гони ло-ша-дей!» – ревет Андрюха.
Я нажимаю тангенту рации, чтобы пацаны, следующие за нами во второй машине, могли насладиться пением.
– «Мне некуда больше спе-шить!» – подхватывает Вася.
– «Мне некого больше лю-бить!..» – кричим мы в четыре глотки.
Я отпускаю тангенту, и тут же в рации раздается пение наших парней из второго «козелка».
– «Ямщик! – орут они дурными голосами. – Не гони! Ло-ша-дей!»
Роскошные волны раскатываются в обе стороны из лужи, по которой мы проезжаем, вылетев напрямую по направлению к нашей школе, и, не успев затормозить, машина бьет бампером в железные ворота – приехали. Грохот, кажется, должен быть слышен где-нибудь во Владикавказе.
– Еще! – говорит Вася, протягивая руку.
Вручаю ему пузырь. Он открывает его зубами.
Совсем пьяный, давясь, я глотаю еще. Закусывать уже нечем. Во втором «козелке» все еще поют.
Даже не вижу, кто открывает дверь. На краткое время очухиваюсь в «почивальне», опознав дневального – Кешу Фистова. Его косой взгляд меня добивает, и, стараясь ни на что больше не смотреть, я по памяти бреду к своей кровати, обнаруживая по пути подозрительно много разнообразной обуви. Взбираясь наверх, кажется, наступаю на живот Скворцу (когда же я снял берцы? да и снял ли я их?) и засыпаю, еще не упав на подушку.
…Просыпаюсь я, кажется, не от шума вокруг, а потому, что из моего раскрытого рта на подушку натекла слюна, словно я расслабленный даун, а не боец спецназа. Почувствовав гадкую гнилостную сырость на лице, я очнулся.