Дорога тайн - стр. 57

Несомненно, Хуан Диего отметил, что грудь Мириам тоже привлекательна, хотя ее соски не были обозначены под свитером. Не такой современный вид бюстгальтера, подумал Хуан Диего, пытаясь ответить на вопрос Дороти о своей матери, которая не была насмерть раздавлена упавшей статуей Девы Марии, – все было не совсем так.

И снова Хуан Диего не мог вымолвить ни слова. Он был переполнен эмоционально и сексуально; в его теле бурлило столько адреналина, что он не мог сдержать ни вожделения, ни слез. Он тосковал по всем, кого когда-либо знал; он желал и Мириам, и Дороти до такой степени, что не мог бы сказать, кого из них больше.

– Бедняжка, – прошептала Мириам на ухо Хуану Диего; он почувствовал, как она целует его в затылок.

Дороти сделала вдох. Хуан Диего почувствовал, как ее грудь прижалась к его лицу.

Что же говорил Эдвард Боншоу в те моменты, когда этот фанатик чувствовал, что мир человеческих слабостей должен подчиниться воле Бога, когда все, что мы, простые смертные, можем сделать, – это выслушать Божье веление, каким бы оно ни было, и исполнить его? Хуан Диего все еще слышал, как сеньор Эдуардо говорил: «Ad majorem Dei gloriam» – «К великой славе Божьей».

При таких обстоятельствах – уткнувшийся в груди Дороти, целуемый ее матерью – разве это не все, что мог исполнить Хуан Диего? Просто выслушать Божью волю, а потом исполнить ее? Конечно, тут было некоторое противоречие: Хуан Диего едва ли был в компании женщин Божьего волеизъявления. (Мириам и Дороти были женщинами типа «Избавьте меня от Божьей воли!»)

– Ad majorem Dei gloriam, – пробормотал писатель.

– Это, должно быть, испанский, – сказала Дороти матушке.

– Христа ради, Дороти, – сказала Мириам. – Это гребаная латынь.

Хуан Диего почувствовал, как Дороти пожала плечами.

– Что бы это ни было, – сказала мятежная дочь, – это касается секса, стопудово.

На ночном столике в номере Хуана Диего была панель с кнопками. Эти кнопки, непонятно как, приглушали или включали и выключали свет в спальне и ванной, но притом непостижимым образом влияли на работу радио и телевизора.

Садистка-горничная оставила радио включенным, – похоже, подобное издевательство, подчас далеко не сразу замечаемое, практиковалось по всему миру горничными отелей, – однако Хуану Диего удалось приглушить громкость радио, пусть и не выключить его. Свет везде действительно припогас и все же остался мерцать, несмотря на попытки Хуана Диего выключить его. Экран телевизора ненадолго вспыхнул, но снова потемнел и сдох. Последнее средство, к которому можно прибегнуть, – это вынуть кредитную карту (на самом деле ключ от номера) из прорези у двери в номер; тогда, как предупреждала Дороти, все электричество погаснет, и он останется в кромешной темноте.