Дорога поэта. Книга о жизни и творчестве - стр. 53
Но молодая восторженность, с которой вчерашний мартеновец Валентин Сорокин прибыл в Москву, была омрачена и отравлена. Не только трудностями творческого роста и неустроенностью быта, но и другими обстоятельствами. О них рассказал сам поэт – уже седой, горький, много переживший…
«Шестидесятые, молодые годы. Родной Челябинск, мы с другом Славкой Богдановым слегка навеселе. Мне уезжать в Москву, на Высшие Литературные Курсы. И человек нам навстречу – напористый, точный, решительный:
– Валентин?
– Валентин.
– Сорокин?
– Сорокин.
Поговорили, походили, Славка ушел. Сели в кафе. Новый знакомый очень жесткий, сдержанный, я быстро это почувствовал. Показал мне удостоверение полковника госбезопасности. Стал выговаривать: что я выпиваю, что часто не то говорю, что нужно быть сдержанней… «Вы едете в Москву, там неспокойно, разные люди бывают – враги, предатели. Понимаете? Если что заметите, напишите мне письмо». Я говорю: «Хорошо». «Запишите адрес…» «Зачем же? У меня память хорошая».
Прошло полгода московской жизни. Вдруг звонок – некий Эдуард Михайлович: «Надо встретиться». «Пожалуйста, приезжайте». Обыкновенный звонок, но какая-то тревога в мою душу запала. Приезжает этот Эдуард Михайлович, мы начинаем разговаривать, и я вижу: то же самое! Наконец он доходит до вопроса: «Почему не пишите?»
– А что я должен писать?
– Вы помните, у вас был разговор в Челябинске…
– Ну и что, я ничего никому не обязан, – очень свободно говорю, беседуем.
– А на ВЛК что вам нравится?
– Как рассказывают о Горьком, Пушкине, Гоголе, Есенине…
– К Евтушенко как относитесь?
– Нормально отношусь, но поэт он для меня не любимый, я люблю Василия Дмитриевича Федорова, – говорю и чувствую, что он вводит меня в круг, вводит и вяжет.
– А вот как вам Солженицын?