Размер шрифта

Дорога поэта. Книга о жизни и творчестве - стр. 38

Счастья ль, Бога ль милость;

Ты под сердцем у меня

Нежно уместилась.

Сравним – у Евтушенко: «Большая ты, Россия, и в ширь, и в глубину. Как руки не раскину, тебя не обниму».

Так, может быть, в этом все дело? Большое сердце. Большое страдание. Большой талант. Большой, очень большой поэт!

***

Путь жизни его – явной, закрепленной в фактах биографии, словно не главное в нём. Валентин Сорокин классически прошел через испытания трех стихий – огонь, воду и медные трубы, и нигде не растерял себя. По рождению – деревенский. Тихим лириком не стал – не тот характер. Да ещё и задирался:

Не миром заняты,

А мириком,

Задёрнув шторками окно.

И ваша комнатная

Лирика

Осторчертела нам давно.

По закалке мартеновской – рабочий. Критик Александр Макаров писал о первой книге его стихов: «Книга эта – поэтический дневник человека периода строительства коммунизма, ворвавшегося в жизнь по-юношески резво, одаривая ее радостью своей души…» Но и продолжателем «рабочей темы» Сорокин не стал, хотя и написал, уже в зрелые свои годы, поэму с «говорящим» названием: «Пролетарий»… Не стал Валентин Сорокин и литературным генералом, хотя все условия у него для этого были: в тридцать с небольшим лет он становится главным редактором крупнейшего в стране литературного издательства – «Современник». Все эти испытания – то ледяной водой стремительных уральских рек, то смертельно-опасным огнем мартена, то медными трубами номенклатуры – только закалили его, сделали точнее, четче и беспощадней. Для чего? Для каких боев?

Из юношеских стихов:

Усталым воротясь домой с работы,

Омыв лицо над тазиком в углу,

Снимаю куртку, пахнущую потом,

Присаживаюсь медленно к столу.

Старушка-мать застиранный передник

Привязывает белою тесьмой:

«Ну что с тобою,

али, как намедни,

Ну так и есть – проклятое письмо!..

Мы раньше так же мучились грехами,

Бывало пасху с масленицы ждешь.

Ты и меня-то вымотал стихами

И сам на человека не похож.

Не спишь ночами, куришь, куришь, куришь,

А я украдкой плачу до зари,

В журнал пошлешь – показывают кукиш,

И что за люди, черт их подери!..»

В Челябинске он жил в барачной комнатке, доставшейся молодым сталеварам и крановщикам после амнистии заключенных. В комнатке стоял не вытравливаемый ничем – ни одеколоном, ни мылом – жуткий запах тюрьмы, страха, беды. Какое уж тут «резвое строительство коммунизма…» Разве, если только все это забыть, не замечать, не видеть?

И снова строки:

А дальше мать рассказывала с чувством,

Как на экране, бравы и лихи,

Читали представители искусства

О райской жизни райские стихи:

Страница 38

На следующую страницу