Дорога на Стамбул. Первая часть - стр. 59

– Нельзя поминать-то… Не станет священник служить.

– Как это не станет! – высоким голосом выкрикнул старший. – Под ружьем небось станет…

– Бога ружьем не напугаешь! – твердо сказал Осип. – Еще грех умножать будете?

– Да как жа?.. – по-младенчески затряс подбородком уже совсем не страшный, а беспомощный старший брат – второй отец.

– Хлопотать буду? – пообещал Осип. – До митрополита дойду! Нет ее вины! Сердцем чувствую, нет!

– Порадей, голубчик… – попросил старший. – Что ж это ей и на белом свете судьбы не было, и там в геенне огненной гореть?

– Обещаю!

За погостом, в степи они отыскали уже оплавленный дождями холмик. Собрали сухой травы, брызнули сверху дегтем, запалили огонь. Старший брат принес узел с вещами и торопливо покидал их в пламя.

Огонь пыхнул и поглотил материю, еще хранившую тепло, запах и соль слез несчастной Аграфены.

Засапожными ножами братья срезали по пряди волос и кинули в огонь. Красный язык пламени взвился и погас на стынущем невесомом пепле.

Один из братьев было начал: «Со святыми упокой…» – но на первом же слове осекся.

Братья кинулись друг к другу, стукнулись лбами и, сцепившись в единый клубок, застыли над костром. Только стон-всхлип иногда раздавался, но неизвестно, кому из четырех он принадлежал. Осип не мигая смотрел на них, не в силах оторвать взгляд от чужой муки. Ослабевшие, обмякшие, братья повалились в тачанку.

– Осип, – позвал старший. – Ты ведь Осип? Я сразу тебя признал. Аграфена нам про тебя сказывала… – Он достал из-за пазухи смятый комочек и вложил его в руку казака.

– Дай тебе Бог счастья… – Он обнял Осипа, ткнулся холодными губами в его плечо.

Братья поклонились Демьяну Васильевичу. И со стоном и грохотом погнали тачанку в степь…

– Слава тебе Господи! Пронесло, – бормотал Калмыков. – У меня душа обмерла. В тачанке-то ружья. Ох, Осип, Осип… Не зря, значит, я тебя на руках носил… Отвел ты ноне погибель от моей головы. Ох, Осип, Осип…

Осип разжал кулак и увидел смятый невесомый сапожок.

2. Верный слову Зеленов собрался к митрополиту. Напрасно отговаривал его Демьян Васильевич, доказывая, что церковные власти никогда не разрешат отпевать самоубийцу, напрасно объяснял, что Осипа к митрополиту просто не допустят. Казак, набычившись, молчал, уставив неподвижный взгляд своих синих глаз куда-то мимо лица Калмыкова. Наконец хозяин плюнул и согласился его отпустить! Единственное, в чем удалось ему убедить упрямого приемыша, что ехать к митрополиту, не заручившись поддержкой какого-нибудь влиятельного церковного лица, – бесполезно.

Кряхтя и поругиваясь в бороду, Демьян Васильевич написал письмо к настоятелю Георгиевского монастыря.