ДОНОРЫ. Фантастика и приключения - стр. 32
До конца так и не очистив бункер, он шатко приблизился к стойке. вывалил перед барменом приличную горку сияющих монет.
– Всем выпивки за мой счет, – не слишком уверенно произнес он. – Не хватит, добавлю…
– Будет сделано, – не пересчитывая, бармен смахнул деньги в подставленный лоток, а от столиков к нему уже потянулись люди с бокалами. Посетители оживленно гомонили, обсуждая успех незнакомца, несколько ладоней крепко хлопнули Виктора по спине. Ему показалось, что одна шлепнула по пояснице – в опасной близости от поясной сумки.
Но в целом, как ему подумалось, он поступил весьма мудро: как-никак – поделился, посетителей задобрил… И было удивительно, что тот же сосед по игровым автоматам, проходя мимо, вновь шепнул:
– Дурак же ты! Теперь точно не сбежишь…
Виктор промолчал. Сбегать он и не думал. Да и от кого? Разве что от верзилы с кроличьим глазом. Этот и впрямь взирал на него с ненавистью. Кстати, и выпивкой дармовой не заинтересовался – стоял себе на отшибе, цедил пивко из кружки и наблюдал за Виктором. Да и черт с ним!..
Взяв себе еще один бокал сока с ломтиком какой-то засахаренной фруктины, Виктор вернулся за столик. Уходить сразу, по его разумению, было глупо. Да и не хотелось спешить. Куда лучше – посидеть, пораскинуть мозгами, проанализировать случившееся.
Что там преподавали у него в институте учителя математики? про теорему Байеса и Лапласа Виктор помнил довольно смутно. Еще, кажется, была обратная вероятность – то есть, искомая вероятность неуспеха. Если, значит, вероятность удачи – скромная, то обратная вероятность будет напротив – весьма слоновьих пропорций. Но если у него с первой же попытки выпал джекпот, а должно было, по идее, случиться обратное, то к каким же выводам он должен придти? Что-то судьбоносное зависит от этого выигрыша? Может, некое счастливое возвращение былого облика? Или что-либо иное?..
Виктор поднял голову и вновь столкнулся взглядом с верзилой у стойки. Единственный глаз его продолжал гореть ненавидящим огнем. Антипатия угадывалась столь явно, что неприятное чувство, исчезнувшее после приключения с машиной, немедленно вернулось. В мышцах зародился нехороший зуд. Но главное – Виктор вновь почувствовал трепет ВЕРНУВШЕЙСЯ ВОЙНЫ – ощущение, давненько им не испытываемое.
Человек, перенесший хоть раз настоящий артобстрел, отлично знает, как страшно и глухо вздрагивает при этом земля. Близкие ее объятия не успокаивают, скорее – наоборот, а гул разрывов болезненно сливается с толчками собственного сердца. И более чем очевидно, как нелепо и фальшиво отражен весь этот ад на мириадах клокочущих огнем кинолент. Война – подобие архипелага, на каждом из островов которого проживает страх, выражающийся в сотнях всевозможных оттенков. Трудно и мерзко, но к чужой смерти можно привыкнуть, к своей – никогда. Притупляются чувства, предельно правдивой становятся речь, душа покрывается мертвенными струпьями, и все же подниматься в атаку под пулями даже в двадцатый и сороковой раз – чертовски сложно. Может быть, даже сложнее, чем в первый, потому что уже не по рассказам знаешь, как до обидного просто столкнуться с крохотным кусочком металла, летящим навстречу. Потому что, своими руками выпустив сотни подобных дьявольских посланцев, заранее готов испустить стон, вообразив собственную развороченную грудь, кровоточащий живот, изувеченное лицо. И все это может быть результатом одного-единственного попадания, одной крохотной случайности и вашего конкретного невезения. Пугающее видение навещало во снах, картинка обретала не только цвета, но и пугающие звуки с запахом и ощущением боли. Чувство страха въедалось в мозг – все равно как грязь под ногти, только вот избавиться от него было стократ труднее, чем от грязи. Виктор знал: у кого-то на подобную реабилитацию уходят месяцы и годы, у кого-то может не хватить и всей жизни. Для одних зуд, поселившийся глубоко внутри, становится привычным, те же, кто не может к нему привыкнуть, в итоге сходят с ума. И он отлично понимал тех ребят, что, покинув войну, спустя месяц или два с растерянностью в сердце возвращались на фронт. Это походило на кессонную болезнь, когда стремительное выныривание на поверхность угрожает бедой. Следует срочно возвращаться обратно и возобновлять подъем, выдерживая длительную декомпрессию. Правда, роскошь щадящего подъема выпадала на долю очень немногих, и подобно подавляющему большинству, очутившись вне выстрелов, вне схваток и плена, Виктор долгое время испытывал обморочное головокружение. Общепринятый быт с трехкратным питанием и восьмичасовым рабочим днем, с вечерним телевидением и обязательной газетой так и не сумел уберечь его сознание. Он пришел в себя, но от ощущения войны так и не избавился. И сейчас, сидя в кафе, к собственному ужасу Виктор почувствовал поднимающееся из неведомых глубин животное удовлетворение. Он вновь возвращался ТУДА – в стихию кровавого грохота. Нескольких острых событий оказалось вполне достаточно, чтобы всколыхнуть в нем солдата – существо, ненавидящее страх и воюющее с ним ежедневно и ежечасно. Глядя в лютоватый, налитый кровью глаз парня у стойки, Виктор позволил себе снисходительно улыбнуться. Чему быть, того не миновать, и кто знает, возможно, благодаря этой ухмылке, обормот у стойки не разобьет чьих-нибудь зубов и не сграбастает в пятерню случайно подвернувшуюся шевелюру.