Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова - стр. 77
Дон Кихот и пастухи вежливо поприветствовали друг друга. И тогда Дон Кихот и те, кто пришёл с ним, стали оглядываться, и они увидели прежде всего мёртвое тело, одетое по-пастушески, это был человек лет тридцати, и хотя это было лицо мертвого человека, оно казалось необычайно оживлённым, такое это было красивое и гармоничное лицо. Вокруг него лежало несколько книг и множество рускописей и свитков, частью свёрнутых, частью – развёрнутых. И так случилось, что все присутствующие, и те, кто открыл могилу, и все остальные, которые там были, хранили чудесное молчание, пока один из могильщиков не сказал другому:
– Посмотри хорошенько, Амвросий, то ли это место, о котором нам говорил Гризостом, ежели вы хотите, то, что он оставил в своем завещании, было неукоснительно выполнено!
– Не сомневайтесь! То самое! – ответил Амброзио, – именно здесь он много раз рассказывал мне свою печальную историю. Он рассказал мне, что тут впервые встретил этого смертного врага человеческого рода, и именно здесь он впервые открылся, как честный и открытый влюбленный, и именно здесь Марцела пренебрегла им и ввергла его в великую печаль и горе, к несчастью, положив конец трагедии его горестной жизни. И здесь, в память о многих испытанных несчастьях, он хотел, чтобы его опустили в недра вечного забвения.
И, повернувшись к Дон Кихоту и путникам, он продолжил свою речь:
– Это Тело, Господа, на которое такими благочестивыми глазами вы сейчас взираете, склонив головы, было вместилищем души, в которую небо вложило бесконечное количество божественных совершенств. Это тело Гризостома, который был уникален в остроумии, и не только в нём, никто не мог бы сравниться с ним в благородстве, соревноваться с ним в трепетной нежности, он был истинным Фениксом в дружбе, щедрым в своём великодушии, бесконечно серьёзным по сути своей, радостным без слабости, и, наконец, первым во всём, что является предпочтительным у лучшмх, и последним во всем скверном. Он любил, ненавидел, поклонялся, презирал, он умолял зверя, бросался к мрамору, бежал за ветром, дарил голоса одиноким скалам, служил неблагодарности, от которой получил воздаяние!
Ему была подарена смерть, быть и он достался смерти, сражённый в рассвете сил и лет, на полпути к самым высоким своим достижениям, к которым он шёл, он получил свой конец из рук пастушки, которую он чаял обессмертить в памяти народа, о чём неоспоримо свидетельствуют все эти бесценные рукописи, которые, как вы видите, разбросаны здесь в полном беспорядке, и которые могли бы навеки прославить его имя, если бы он пред смертью не повелел мне сжечь их в бушующем огне после того, как его охладелый прах будет навсегда предан холодной, равнодушной земле.