Домашний арест - стр. 26
– Поэтому он так, тогда в баре... О, боже... – она опять остановилась, взглянула на меня снизу вверх. – Алан, прости, я такое несла.
– Да брось. Было даже весело. Особенно, когда я вернулся, – я хохотнул, вспоминая обескураженную моську Кэйла-младшего. – Самое паршивое, что он намного больше хочет достать меня, чем защитить своих. Для него я всегда буду паршивым выскочкой, который ежедневно оскорбляет своей задницей святое кресло шефа Формана.
– Это не так! – истово проговорила Кэсси, снова останавливаясь. – Почему ты не бросишь все это дерьмо?
Я только руками развел. У меня не было ответа, кроме: «Мне нравится моя жизнь в Сэнди, несмотря на все, что произошло». Она аккуратно освободила свою ладонь и подошла к перилам, обняв себя руками. Солнце уже село, и ветер от реки стал совсем холодным. Кэсси верила мне. Верила и злилась. Даже от ее затылка сейчас исходила какая-то особенная злость и трогательная серьезность. Я пристроился позади нее, упершись ладонями в перила.
– Если бы это было настоящее свидание... – прошептал я ей в макушку.
Дерьмо, теперь я знаю, как пахнут ее волосы. Это плохо.
– Если бы... – еле слышно прошептала она.
Мы стояли молча, глядя на сверкающие огни ночного города, отражавшиеся в воде.
Если бы...
– Папу все считают героем, да? – вдруг прервала уютное молчание Кэсси.
– Он и есть герой.
Всегда буду в тени Алекса Формана. Я с этим свыкся, как и со своей подмоченной репутацией и отрядом Джейса.
– Алан, он погиб как герой. А в жизни отец был таким же человеком. Он совершал ошибки, поверь мне. Люди видят только то, что хотят, что допускают в меру своей испорченности. Не позволяй этому влиять на тебя.
– Спасибо, – я свел руки и обнял ее. – Что насчет тебя, Форман? Почему все считают, что ты бросила отца?
– Потому что так и есть, – ответила она.
– Почему, Кэсси? – докапывался я.
– Просто я больше не могла выносить Кевина. Папа думал, что мне скучно с ним, поэтому таскал к Фордам. Жуки под майкой, волосы в меде – это, конечно, весело, но с годами фантазии Кевина становились все более оригинальными.
Она глубоко вздохнула. Я крепче обнял ее.
– Ты не говорила отцу?
– Если наябедничаешь папочке, детка, я всем расскажу, что ты отсосала у меня за десять баксов, – сымитировала она сальный мужской голос.
– Урод, – я не сдержал злобного рыка.
– Пришлось свалить все на переходный возраст и закатить истерику, – Кэсси невесело усмехнулась. – И стать для всех эгоистичной сучкой, которая не желает навещать папу.
Мы опять молчали. Встретились два одиночества. Ее окрестили стервой, меня – извращенцем. Жертвы общественного мнения. Минус на минус дает плюс. И мне было положительно тепло рядом с Кэсси.