Дома костей - стр. 22

– Все дело в домах костей, – заговорила Кери и огляделась по сторонам. – Ты же знаешь, почти вся молодежь в них не верит.

– Но мы-то верим, – ответила Рин.

Сестра пожала плечами:

– Я помню, как мама рассказывала про них, и ты говорила, что сама их видела. Но большинство людей… Они считают, что все это выдумки, Рин.

– Хивел так не считает, – возразила она. – И хотя кладбище защищено, Тернеры решили, что в этих выдумках достаточно правды, потому и стали сжигать своих покойников, а не хоронить их. А Инид продолжает сажать дрок вокруг «Рыжей кобылы».

– Верно, и все они старики, – подхватила Кери.

– По сравнению с тобой все старые, – напомнила Рин, приподняв уголок рта. – Но при чем тут вообще продажа дома?

– При том, что наша жизнь зависит от смерти людей. – Кери бросила горсть ягод в корзинку, ее пальцы уже были усеяны пятнами ежевичного сока. – А старым людям свойственно умирать быстрее, чем молодым. Но они не будут платить за твои услуги, пока считают, что мертвецы восстают.

– Стало быть, я могильщица, которую оставили не у дел восставшие мертвецы. И значит, мы не в состоянии выплатить дядины игорные долги. – У Рин дрогнула рука: колючка оцарапала ей костяшку пальца. Она сунула палец в рот, по языку расплылся медный привкус крови. – Придется нам искать другой способ.

Слова Гарета все еще звучали у нее в ушах – «долги взаимно уничтожаются». Если бы удалось доказать Эйнону, что отец не сбежал от работы, если бы нашлось свидетельство, что он в самом деле погиб на руднике…

Она закрыла глаза, сунула руку в карман и погладила потертую деревянную ложку любви. Сломанную пополам, с острым краем. Половина у нее, половина у отца. Безмолвное обещание вернуться.

Живым свойственно давать обещания, которые они не в силах сдержать.

Ночь Эллис провел, отлеживаясь в «Рыжей кобыле».

Ему казалось, что его ударили молотком по телу: мышцы сводило судорогой, боль пронзала ребра, устремлялась вниз по позвоночнику, расходилась по пояснице. Она отказывалась утихать. Она пожирала его, как пламя пожирает древесину. Она отнимала и отнимала силы, и все, что он мог – лежать на соломенном тюфяке, раздираемый скукой и страхом. Страхом, что на этот раз его не отпустят. Что на этот раз боль наконец одолеет его.

Он жевал ивовую кору, волокна которой застревали между зубами. Кора отчасти избавляла от мучений, но всего на несколько часов. Когда ему становилось легче, он работал над предварительными набросками карт. А потом закрывал глаза и ждал. Ждал, когда утихнут спазмы, когда он вновь сможет управлять собственным телом.